Глядя, с каким аппетитом ест Куинси – она никогда не ковырялась в тарелке, как принято у дам, – Синклер и сам ел с аппетитом, чего давно уже не случалось. И теперь миссис Хаммонд радостно улыбалась ему, забирая подносы с пустыми тарелками, на которых не оставалось даже крошек.

Конечно, Синклер кормил и Джонсона, когда тот работал на него, но Джонсон всегда ел вместе со слугами. Понимала ли мисс Куинси уникальность ситуации? Ведь миссис Хаммонд относилась к ней так, будто она была членом семьи...

Нет-нет, конечно же, Куинси не была членом его семьи. К тому же она будет работать на него только до тех пор, пока не определит, какую сумму присвоил Джонсон, а потом он с ней расстанется. Разумеется, ему нравилось ее общество, но он никак не мог позволить себе иметь женщину-секретаря. Не мог, потому что боялся скандала – им с матерью было вполне достаточно скандального самоубийства отца.

Неподалеку остановился знакомый экипаж, и Синклер окликнул кучера: – Элиот, ты?!

– Да, сэр. Мистер Харпер решил, что из-за дождя вы можете отказаться от прогулки.

Тут прогремел гром, и дождь полил еще сильнее. Граф приблизился к карете и, взглянув на кучера, сказал:

– Харпер был прав. Ты очень вовремя, Элиот.

– Спасибо, сэр.

Синклер забрался в экипаж и, усевшись на сиденье, откинулся на подушки. Карета тотчас тронулась с места и покатила в сторону дома. Боль в ноге усилилась и распространилась на всю правую часть тела. Когда они, наконец, подъехали к дому, Синклер едва смог подняться с сиденья. Кучер, соскочивший с козел, тут же открыл дверцу и опустил подножку.

Взяв трость, граф начал осторожно выбираться из кареты. Но, ступив на тротуар, не удержался на ногах и повалился на бок. Выругавшись сквозь зубы, он попытался встать, но сразу понял, что без помощи слуг ему не обойтись. В этот момент из дома выбежал Харпер и с помощью кучера помог хозяину подняться. К крыльцу Синклер уже шел сам, однако дворецкий следовал за ним по пятам, чтобы подхватить его, если понадобится, – какое унижение!

– Хотите, чтобы поднос с чаем принесли к вам в комнату, милорд? – осведомился Харпер.

Синклер медленно поднялся по ступеням и прошел через холл без посторонней помощи. Передав Харперу шляпу, перчатки и плащ, он ослабил узел галстука и посмотрел в сторону лестницы. Десять тысяч ступеней – не меньше! К тому же в спальне его наверняка ждал Бродерик со своим проклятым зельем...

– Нет, Харпер, спасибо. Я не пойду к себе. – Сейчас ему хотелось уйти туда, где его не будут беспокоить слуги и где он сможет спокойно зализывать раны.

Подняв глаза от бухгалтерских книг, Куинси посмотрела на графа с удивлением – ведь обычно, возвращаясь от Генри Анджело, он шел прямо к себе в спальню.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал Синклер, укладываясь на диван. Со стоном подняв ногу, он водрузил ее на подлокотник.

Куинси отодвинула счеты и, стараясь не выдать своей тревоги, спросила:

– Что-то случилось?

– Просто не говорите Бродерику, что я здесь, – проворчал в ответ граф, устраиваясь поудобнее.

Куинси немного успокоилась, решив, что странное настроение Синклера означает только одно: он хочет скрыться от назойливого камердинера. Выждав какое-то время, она спросила:

– Не хотите ли бифштекс? Или, может быть, грелку? Синклер криво усмехнулся:

– Благодарю за заботу, Куинси, но мне просто нужно немного отдохнуть. Возвращайтесь к вашим гроссбухам.

Молча кивнув, она снова уткнулась в записи Джонсона, но изредка все же поглядывала на Синклера. Через несколько минут его рука безвольно свесилась к полу, глаза закрылись, а дыхание стало глубоким и размеренным.

Внезапно послышался тихий стук в дверь, и в комнату вошел Харпер. Он уже собрался обратиться к графу, но Куинси его остановила.

– Милорд просил, чтобы его не беспокоили, – проговорила она вполголоса.

Дворецкий внимательно посмотрел на Синклера, затем молча кивнул и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Куинси вновь принялась за работу, но цифры на бумаге казались не столь привлекательными, как мужчина на диване. Какое-то время она боролась с собой, но, в конце концов, сдалась и, поднявшись из-за стола, приблизилась к дивану.

Несколько минут Куинси смотрела на спавшего графа как завороженная. Его грудь мерно поднималась и опускалась, а в расстегнутом вороте рубашки виднелись темные волоски (галстук он снял и засунул в карман жилета). Волосы же, упавшие на лоб, были еще влажными от дождя и, высыхая, чуть завивались. «Нельзя допустить, чтобы он простудился», – решила Куинси и взяла с кресла вязаный плед. Она ведь не слишком утруждает себя, правда?