Коммин взял слово и подробно поведал о нападении (встречу в часовне Хубертуса он в своем рассказе опустил).

Мэтр Куактье возмущенно ударил по столу и посмотрел на короля:

— Сир, если вы предполагали нападение, почему вы сообщаете нам об этом лишь сегодня?

Людовик одарил своего личного врача холодной улыбкой.

— Достаточно, что я посвятил своего миньона. Вы недовольны, что он вместо меня принял на себя удар опасности, друг Жак? Как моему врачу, вам следует радоваться, что Филипп вместо меня избежал ранений.

— Да, я рад, я рад, — поспешно сказал Куактье. — Только я имел в виду, что вам следовало вводить в курс дела вашего советника перед важными поступками, а не спустя, Ваше Величество.

Мэтр Оливье попытался своей сердечной улыбкой уладить ситуацию.

— Эта ссора о пролитом молоке. Давайте все лучше порадуемся, что покушавшиеся оказались успешнее в искусстве изображения из себя пиротехников, нежели в своих собственных намерениях.

— Я хочу знать, кто они были, и кто их послал, — прорычал Тристан д'Эрмит.

— К сожалению, они скрылись, — сказал Коммин, ни слова не говоря о трех мертвых подлых убийцах из-за угла.

— И у вас нет ни одной ниточки, сенешаль? — выпытывал дальше королевский прокурор.

— К сожалению, нет, — ответил Коммин.

Тристан поднял глаза, они горели, желая прожечь сенешаля вплоть до самой глубины.

— Как вы вообще могли рассчитывать на нападение? Что заставило вас облачиться в одеяние короля? У вас-то должно быть на это основание!

— Никаких оснований, только слухи. Мои шпионы сообщили мне всевозможные разговоры, ничтожные мелочи, которым никто не придает значения, но я сделал то, что было моей задачей — и попытался свести все воедино. Отсюда получился вывод, что наш король, если он примет участие в майском празднике, поставит свою драгоценную жизнь под удар.

— Какая нам польза в этом выводе, коли мы не знаем врага? — спросил Тристан с чувством упрямства и раздражения.

— Все же король Людовик жив, — заметил Коммин самодовольно. — Или это — ничто?

— Я страшно рад по этому поводу, — сказал Людовик с хитрой улыбкой. — Давайте больше не строить догадки о таинственных заговорщиках, лучше порадуемся хорошему исходу приключения!

Он поднял бронзовый винный кубок, и все последовали его примеру. Для одного человека, который еще несколько часов назад должен был быть убит, он казался даже в очень хорошем расположении духа. Отчего так уверенно чувствовал себя Всемирный Паук в своем гнезде?

— Ну, мэтр Сове, вы узнали великого магистра? — спросил Филипп де Коммин с надеждой в голосе, когда мы снова встретились в полночь в часовне Святого Хубертуса. После королевской обеденной трапезы я покинул замок тем же путем, что я и пришел: вместе с пустыми фургонами.

Я мог ответить сенешалю только то, что уже рассказал Вийону и другим:

— Когда я видел великого магистра, он был закутан в плащ и в маске. Его голос делался глухим из-за маски. Мне очень жаль, но если великий магистр принадлежал к кругу королевских советников, то он может быть любым из четырех людей.

С удивлением Коммин поднял брови:

— Четырех?

— Маска, которую носил он на собрании девяти, могла бы скрыть любого. Даже вас, мессир.

— Тогда бы я вряд ли провел вас в замок и, тем более, выпустил обратно.

— Это произошло потому, что вы хотели снять с себя любое подозрение.

Его лоб нахмурился:

— Вы очень недоверчивы, юный друг. В кого вы такой?

На секунду я встретился взглядом с Вийоном, и потом снова посмотрел на сенешаля и ответил:

— Возможно, в моего отца.

Я стоял на галерее между башнями Собора, смотрел вниз на город и ждал смерти, которая достигнет к полуденному часу Нотр-Дама. Мой собственный отец послал меня обратно в Нотр-Дам, в самый центр опасности. Если для него смерть могла считаться спасением, то я не разделял таких соображений. Но поскольку произошедшее в Плесси-де-Тур не принесло ожидаемого объяснения, Вийон нуждался в моих глазах и ушах в Соборе, в непосредственной близости от отца Фролло. Как впрочем, и поблизости от солнечного камня. Как выразился Вийон:

— С каждый днем ананке приближается, и возможно, только вы, мой сын Арман, стоите между человечеством и его роком.

Итак, оборванный и якобы обворованный, я предстал перед архидьяконом и рассказал ему дикую историю, об уличных грабителях, которые напали на меня и утащили к себе. Потом они всё решали, убить меня или продать сарацинам в рабство. После многих дней плена мне удался побег. И так далее — настоящее приключение, которое выдумали Вийон и я. То, на что я едва осмеливался надеяться, произошло: Фролло, казалось, не только поверил мне, он даже восполнил мне «украденные» деньги. Но действительно ли он поверил мне, или догадывался о правде и хотел держать меня поблизости, чтобы следить за мной?