Она внимательно посмотрела на сына. Вид притихший и задумчивый, и в кресле он сидит как-то безвольно. Почему-то ей пришло на ум слово «побежденный». Нет! Нико? Никто не может его победить! И тут ее осенило.

— О Господи! — воскликнула она взволнованно. — Думала, никогда мне не дождаться этого дня! Все дело в женщине! Кто она? Как ее зовут? Я ее знаю? Где ты с ней познакомился? Это серьезно? У тебя так давно не было серьезных романов…

— У меня и сейчас нет ни с кем серьезного романа, мама, — ответил он спокойно.

Лицо у нее вытянулось.

— Тогда… тогда я просто не понимаю. Почему ты запираешься и тоскуешь? Откуда эта тяга к одиночеству? Что случилось? С тех пор, как ты вернулся, все не так и сам ты не такой, как всегда. Не скрывай от меня ничего, я же твоя мать.

— Конечно, кое-что произошло. Террористы пытались меня убить, помнишь?

— Но это было несколько месяцев назад. И ты тогда не впадал в тоску. Справился со всем. К тому же сейчас у тебя есть охрана, твои дома и машины снабжены самыми новейшими сигнализациями. Ты что, поэтому ото всех скрываешься? Я думала, что ты считаешь, что от общества может устать только мертвый.

— Я не устал от «общества», как ты его называешь. Я просто хотел в тишине и спокойствии подумать о своем будущем.

Мать нахмурилась и, перебрав в уме все возможные причины, снова воодушевилась. Она вспомнила еще об одном своем коньке.

— Ответ на твои тревоги о будущем один: женись. Ты слишком долго прожил холостяком, Нико. Когда мужчине сорок, его будущее — жена и дети.

— Не всем мужчинам дано их иметь.

— Нет, дано! С чего тебе быть другим?

— Действительно, с чего? — пробормотал ее сын себе под нос.

— Нико, за последние несколько лет я представила тебе больше десятка кандидаток. Все они были молоды, красивы, великолепно воспитаны. Из любой получилась бы отличная жена. У тебя столько опыта. Значит, ты знаешь, чего ты хочешь от женщины.

— Знаю.

— И чего же?

— Чтобы она хотела именно меня.

— Ты хочешь сказать, что какая-то женщина тебя отвергла? — Рейна расхохоталась — такого варианта она даже представить себе не могла. — Да этого… просто быть не может.

— Я ничего такого не говорил, — сказал ей сын таким тоном, что выражение ее лица сразу же изменилось.

— Значит ли это, что я могу надеяться?

— Надежда — птица вольная.

Рейна Оулд была озадачена и поэтому злилась.

— Я тебя не понимаю, — заявила она раздраженно.

— Это не имеет значения. Главное, чтобы я все понимал.

Потеряв терпение и зная по опыту, что в таком настроении от него ничего не добьешься, она бросила:

— Слава Богу, хоть кто-то что-то понимает, — и хлопнула дверью.

Секунду спустя дверь открылась снова.

— Из-за тебя я совсем забыла о том, что хотела тебе рассказать.

— И что же это было? — спросил Николас, с трудом сдерживая нетерпение.

— Я только что болтала с Изабеллой, она рассказывала мне о том, что происходило, пока я была у Елены. Хорхе готовится через семь месяцев стать отцом. Представляешь, у нее будет третий внук! Поженились и через три месяца уже ждут ребенка! В восторге все родственники с обеих сторон. Еще она рассказала мне о дочери епископа — той самой, которая была на свадьбе и которую я видела у тебя в Агуас Фрескас в августе.

— А про нее что?

— Ее мужа убили в тот самый уик-энд, который она проводила с тобой. Представляешь! Изабелла сказала, что он пытался задержать негодяя, который хотел угнать его машину, и тот его зарезал. Я так долго пробыла в Мехико, что Изабелла смогла рассказать мне все только сейчас. Мать ее невестки — кузина жены епископа…

— Да-да, я знаю. Что еще сказала Изабелла?

— Больше ничего. Как раз поэтому я к тебе и пришла — попросить адрес миссис Сэнсом. Надо ей хотя бы написать. Все-таки мы дважды встречались…

— В этом нет необходимости, — сказал ей сын, вставая. — Я сам ей все передам.

Справа от входной двери старинного особняка, стоявшего на берегу Темзы, было пять табличек и около каждой — звонок. Николас Оулд нажал на тот, под которым было написано «СЭНСОМ». С реки дул ветер, и Николаса била дрожь — но не от ветра, а от волнения.

По возвращении в Лондон он нашел ее сухое письмо в кипе несрочной почты. Почерк был ему незнаком, но, увидев штемпель, распечатал конверт сразу же и сам удивился тому, как сильно расстроился. Он готов был поклясться, что правильно ее понял. Она отринула сдержанность, открылась ему так полно, что даже в себе он обнаружил глубины, о которых и не подозревал… Позже, размышляя об этом, он понял, что нашел в Тессе Паджет родственную душу, не только столь же чувственную, но и обладающую множеством других достоинств.