— Мы с Джоном никогда не были любовниками!

— Да, в первую брачную ночь я убедился в этом. И признаться, был несказанно рад, что ты оказалась девственницей. Честно говоря, я жутко боялся, что буду не на высоте по сравнению с Джоном…

— Ты думал, — прищурилась Энни, — что я не девственница, и все равно женился на мне?

Ангус дотронулся до ее лица.

— Я видел однажды, как ты скакала на лошади. Это было потрясающе красивое зрелище — раскрасневшееся девичье лицо, пожар рыжих волос, звонкий, невинный, искренний смех… Я тогда подумал, что, будь моя воля, я бы вечно наслаждался одним видом этой девушки. А когда я узнал, что эта девушка и есть та, с которой я помолвлен, и могу насладиться гораздо большим…

Энни молчала. Все, чего ей хотелось сейчас, — это, забыв обо всем, кинуться Ангусу на шею, обнять его, ласкать до умопомрачения…

Энни осторожно дотронулась до его щеки, убрав с нее прядь волос. Губы ее потянулись к его губам, руки Ангуса обняли ее плечи.

— Прости меня, Энни, — чуть слышно прошептал он. — Прости… что усомнился в тебе. Я не хотел сомневаться, я верил, я знал…

Из груди Энни вырвался вздох, словно она в одно мгновение освободилась от того, что долго, очень долго мучило ее…

Ангус подхватил ее на руки, и они закружились по комнате в безумном порыве.

— Я хочу тебя, Ангус, — тихо проговорила она. — Прямо здесь, у стены…

— Прямо здесь?

— Да, во мне словно сидит какой-то демон, и изгнать его можешь только ты…

В раскрасневшемся лице Энни, в ее голосе было что-то, что в одно мгновение возбудило Ангуса до крайности. Это не входило в его планы, он шел сюда с твердым намерением уличить жену в неверности, он видел, как она шепталась с Макгиливреем…

— Может быть, сначала хотя бы разденемся? — хрипло спросил он.

— Хорошо, — усмехнулась она, — за сколько минут солдат должен одеться по тревоге?

— Ну, где-то за пару…

— Так вот, даю тебе две минуты, чтобы раздеться.

Через две минуты Ангус уже стоял перед ней голым. Энни, словно в первый раз, пристально разглядывала его. От взгляда ее не скрылись некоторые изменения, произошедшие за последнее время с телом Ангуса — за месяц походной жизни живот его немного похудел, зато он нарастил бицепсы.

— А ты, похоже, времени даром не терял, — одобрительно улыбнулась она, — тренировал мускулы!

— Не все, — усмехнулся он в ответ, — кое-какие мускулы я не имел возможности тренировать.

— Насколько я могу судить, они не очень пострадали.

— Пострадали, может быть, и не очень, но страдать им пришлось очень сильно.

— Что ж, — произнесла она, — постараюсь, чтобы то, что нам предстоит сейчас, стоило всех страданий.

— Я тоже постараюсь.

Через минуту Ангус был уже внутри ее — и это действительно стоило всех страданий, не только физических, но и моральных. Никогда еще Энни не приходилось испытывать такого блаженства.

Энни проснулась от шагов Ангуса по комнате. Тот уже был в штанах и сапогах, но никак не мог найти брошенную им куда-то рубашку.

— Сколько времени? — сквозь сон спросила она.

— Скоро рассвет. Я-то думал в это время уже быть в лагере Хоули. Наверное, меня уже обыскались…

— Ты вернешься к ним? — Энни мгновенно проснулась. Ангус посмотрел на нее, в глазах его стояла боль. Словно не в силах терпеть эту боль, он отвел глаза.

— Ангус…

— Не задавай бесполезных вопросов, — пробормотал он.

— Но почему? — Не обращая внимания на то, что она голая, Энни села на кровати. — Почему, черт побери? Я знаю, Ангус, что сердцем ты не с англичанами…

Ангус молчал. Найдя наконец на полу скомканную рубашку, он встряхнул ее и натянул через голову. Небрежно заправив ее в штаны, он потянулся за камзолом. За неимением гребня расчесал волосы рукой.

Ангус сам не заметил вчера, как заснул в объятиях жены. Харди, должно быть, уже с ума сошел, решив, что хозяин захвачен в плен. Стараясь не смотреть на Энни, словно боясь, что один взгляд на нее заставит его передумать, Ангус надел мундир и потянулся за плащом.

— Почему, Ангус? — снова повторила Энни.

— Я тебе уже сто тысяч раз объяснял, почему! — проворчал он. — Я связан клятвой моему королю…

— Ангус, ты обешал мне не лгать…

— Я и не лгу. Я офицер, человек подневольный… Где же перчатки, черт побери?