— Разве наказывают за то, что кто-то вторгся в город…

— Александрия — это не город. Так звали девственницу для Приапа.

Все равно непонятно. Потерянная девственность и жизнь в заточении — что тут общего?

— Ты изнасиловал девственницу?

— Я ее не насиловал. — Юлиан встретился с Грейс взглядом. — Все было по обоюдному согласию, можешь мне поверить.

Да, ему явно не повезло — она видела это по его напряженному лицу. Возможно, ей стоит быть осторожнее в своих расспросах.

Когда Грейс поставила перед гостем дымящуюся тарелку и положила рядом серебряную вилку, нож, бумажную салфетку, а затем налила бокал вина, воздух наполнился божественным ароматом пищи. Все было приготовлено очень быстро, но после того как Юлиан услышал о поезде, фотоаппарате, автомобиле, граммофоне, ракетах и компьютере, он сомневался, что его хоть что-то может удивить. Да и вообще, он уже с давних пор ничему не удивлялся. Все его существование умещалось в несколько сотен дней, затерявшихся в столетиях, но даже в эти дни он должен был делать лишь одно — ублажать тех, кто призвал его. Если чему и научили его два минувших тысячелетия, так это наслаждаться теми немногими радостями, которые выпадали на его долю во время воплощения.

Помня об этом, Юлиан положил в рот спагетти и осторожно разжевал. Вкус оказался просто волшебным. Тогда он позволил ароматам курицы со специями вскружить себе голову. С тех пор как он ел в последний раз, прошла целая вечность, наполненная неутоленным голодом.

Грейс задумчиво смотрела, как Юлиан медленно, тщательно пережевывает пищу, и никак не могла помять, нравится ему еда или нет. Ее поражали его манеры за столом. Конечно же, ей никогда не удастся достичь такого совершенства. А как умело он придерживал спагетти ножом на вилке!

— Разве в Древней Македонии пользовались вилками? — не удержавшись, спросила она.

Похоже, Юлиан не понял.

— Прошу прощения?

— Мне просто любопытно, когда изобрели вилки…

Боже, что за вздор ты несешь! Лучше посмотри, какой он красавчик! Похоже, у тебя в доме ожила греческая статуя!

— Насколько я знаю, вилку изобрели где-то в пятнадцатом веке.

— Правда? Ты и там побывал?

Юлиан и бровью не повел.

— Где именно?

— В пятнадцатом веке, конечно! А при изобретении вилки ты не присутствовал?

— Нет. — Он вытер рот салфеткой. — В тот век меня призы вали четыре раза: дважды в Италию и по разу в Англию и Францию.

— Вот это да! — Грейс распирало любопытство. — За целый век ты, наверное, много всякого повидал?

— Да нет, не очень.

— Но уж за два-то тысячелетия…

— В основном я видел спальни, кровати и ванные.

Бесцветный голос Юлиана заставил Грейс замолчать на некоторое время, и он вернулся к еде.

— Значит, ты просто лежишь в книге, пока тебя кто-нибудь не призовет?

Он кивнул.

— А чем ты там — в книге, я имею в виду — занимаешься, чтобы скоротать время?

Юлиан пожал плечами, и она решила, что его мимический арсенал не слишком богат, равно как и словесный.

Подойдя ближе, Грейс села напротив него.

— Если верить твоим словам, то нам придется прожить вместе целый месяц. Может, ты облегчишь себе жизнь и поговоришь со мной?

Юлиан удивленно посмотрел та нее — он что-то не припоминал, чтобы кто-то разговаривал с ним, если не считать нескольких постельных реплик.

Грейс, бессознательно скрестив руки на груди, ждала.

— Знаешь, — Юлиан старался подражать ее манере изъясняться, — языком можно делать вещи гораздо интереснее болтовни. Например, ласкать твою грудь. — Его взгляд упал ниже. — Или что-то еще.

От его слов Грейс сначала пришла в замешательство, затем почувствовала возбуждение. Впрочем, как психотерапевт, она слышала и более странные вещи.

— Тут ты прав. Например, можно его отрезать, — сказала она, и удивление в его взгляде порадовало ее. — Но я из тех женщин, которые любят поговорить. Ты здесь для того, чтобы угождать мне, так ведь?

Юлиан кивнул:

— Так.

— Тогда рассказывай, чем ты занимался, пока был в книге?

Он посмотрел на нее взглядом, от которого ей стало не по себе.

— Это все равно что сидеть в саркофаге. Я слышу голоса, но ничего не вижу. Просто жду и слушаю.

Грейс поежилась, вспоминая, как однажды случайно заперлась в отцовском сарае для инструментов. Там было темно, и от ужаса она почувствовала, как воздух выходит из легких, а голова кружится от паники. Она кричала и колотила в дверь, пока не разбила руки в кровь. К счастью, в конце концов, мать ее услышала и выпустила на свободу. С тех пор Грейс иногда испытывала приступы клаустрофобии. Она даже подумать боялась о том, каково это — провести в таком месте несколько столетий.