Том Плэт постоянно вспоминал своё плавание на «Orio» и сражения, в которых участвовал. Он рассказывал, как заряжали пушку ядрами, как шипела и дымилась картечь. Много недель стояли они на якоре, блокируя крепость. Дули холодные ветры, снасти обледенели… Плэт вышел в отставку, когда пароходы ещё только начали появляться, и флот, который он описывал, был довольно-таки первобытной конструкции; однако Плэт не слишком уважал современное изобретение — пароходы и твёрдо верил, что время парусных фрегатов в десять тысяч тонн не прошло.

Рассказывал иногда и Мануэль, но больше о хорошеньких девушках Мадейры, которые полощут бельё у живописных берегов речки, при лунном свете, под тенью развесистых бананов. Иногда тихим, ровным голосом он передавал внимательным слушателям легенды о святых или причудливые истории о плясках и потехах рыбаков в гаванях Ньюфаундленда.

Сальтерс охотнее придерживался земледельческих тем. Хотя он и любил почитать Книгу Иосифа, настоящим призванием его было хлебопашество, и он мог долго и много говорить о преимуществах какого-нибудь удобрения. Иногда он вытаскивал из сундука засаленную книжонку об удобрении почвы и принимался читать её Гарвею. Гарвей сначала смеялся над этой страстью Сальтерса, но, заметив, что его насмешки обижают маленького Пенна, он перестал насмехаться и стал молча выслушивать это чтение. Характер Гарвея вообще изменялся к лучшему.

Кок не принимал участия в беседах рыбаков. Он редко и мало говорил, но иногда на него находил какой-то странный стих, и он начинал говорить без конца на смеси гэльского и ломаного английского языков. Особенно часто он разговаривал с мальчиками и любил повторять им своё предсказание о слуге и хозяине. Кок рассказывал также о том, как ездят на санях, запряжённых собаками, в Кудрее, как ледорез-пароход ломает лёд между материком и островом Принца Эдуарда. Вспоминал он свою мать, которая рассказывала ему о жизни на далёком юге, где вода никогда не замерзает. Когда он умрёт, душа его полетит туда и найдёт покой на песчаном берегу тёплого южного моря, под ветвями чудных пальм. На самом деле бедный негр никогда в жизни не видывал ни одной пальмы. За обедом кок постоянно спрашивал, вкусно ли приготовлено кушанье, и при этом всегда обращался только к Гарвею. Это очень потешало «вторую смену». Впрочем, рыбаки питали какое-то суеверное уважение к дару ясновидения кока и невольно уважали за это Гарвея.

Гарвей жадно ловил каждой клеточкой души новые познания, жадно вдыхал полной грудью здоровый воздух. А шхуна между тем шла своей дорогой и делала своё дело. Серебристо-серые груды рыбы в трюме все росли. Лов шёл не слишком блестяще, но и не дурно.

Другие рыбачьи шхуны зорко следили за Диско. Однако он ловко умел ускользнуть от них в туманные дни, среди хорошо знакомых ему отмелей. Избегал он соседства других потому, что не любил быть в обществе шхун разных национальностей. Большинство судов было из Глостера, Провинстоуна, Гарвича и Чаттэма, но экипаж был набран Бог знает откуда. В толпе беззаботных, алчных до наживы моряков всегда может случиться какая-нибудь неожиданная неприятность.

— Пусть себе их ведут оба Джеральда, — говорил Диско. — Мы теперь в плохих местах, Гарвей…

— Неужто? — спросил Гарвей, черпая ведром воду. — Что же? Можно сесть на мель?

— Я бы хотел выбраться поскорее к Мысу Восточному, — сказал Дэн. — Скажи, отец, неужели мы здесь застрянем недели на две? Там, Гарвей, начнётся горячая работа: некогда будет ни есть, ни спать. Хорошо, что ты попал к нам на шхуну месяцем раньше, а не теперь, а то мы не успели бы обучить тебя к прибытию на отмель Старой Девы!

Гарвей сообразил, рассматривая береговую карту, что отмель Старой Девы была поворотным пунктом плавания и что там они пополнят груз своей шхуны. Отмель эта обозначалась крошечной точкой, и Гарвей удивлялся, как Диско может найти её с помощью квадранта и дип-лота. Впрочем, Гарвей многого ещё не знал, и многое ему приходилось видеть и слышать вновь. Так, в один очень туманный день он услышал впервые звук сирены, напоминавший крики слона.

Они шли осторожно вперёд, как вдруг из тумана вынырнули красные паруса какого-то судна. На шхуне принялись звонить в колокол.

Послышался крик команды, спустили передние паруса.

— Француз, — сердито сказал дядя Сальтерс. — Наверное, идёт из Сен-Мало в Микелон!

— Hi! Backez-vous, backez-vous! Standes awayez, эй, вы, бодливые, mucho bono! Откуда идёте, из Сен-Мало?

— Есть! Есть! Mucho bono! Clos Poulet — St. Malo. St. Pierre et Miquelon! — закричала в ответ команда другого корабля, смеясь и размахивая в воздухе фуражками. — Bord! Bord!

— Принеси-ка сюда доску, Дэнни. Удивляюсь, какой берег эти французы ищут здесь. Подай им сигнал сорок шесть, сорок девять!

Дэн начертил цифры мелом на доске и вывесил на грот-мачте. Матросы с встречного корабля благодарили.

— Не очень-то любезно отвечаем мы им! — сказал Сальтерс.

— Жаль, что ты не научился говорить по-французски с прошлого плавания, — отвечал Диско. — Я не хочу тащить с собой балласта, как случилось в Ле-Гаве!

— Может быть, ты, Гарвей, умеешь говорить по-французски?

— Умею, — смело вызвался Гарвей. — Эй! Послушайте! — заорал он. — Arretez-vous! Attendez! Nous sommes venus pour tabac!