Он спокойно осматривался в течение десяти секунд, потом решительно опустил голову, подтянул подбородок и стал пристально смотреть на Чинна. Результатом было то, что тигр выставил вперёд круглую дугу своего черепа с двумя широкими полосами, под которыми сверкали немигающие глаза; таким образом он стоял, несколько напоминая своей мордой маскарадную, нахмуренную маску дьявола. То было отчасти проявлением силы гипноза, которым он много раз действовал на свою добычу, и хотя Чинн вовсе не был робким ягнёнком, он все же стоял несколько времени неподвижно, удерживаемый необыкновенной странностью атаки. Голова — тело было как будто спрятано за ней — свирепая, похожая на череп мертвеца, подвигалась ближе, в такт яростно ударявшему по траве хвосту. Бхили рассыпались вправо и влево, предоставив Джану Чинну усмирять своего коня.

«Честное слово! — мысленно проговорил Чинн. — Он пробует испугать меня!» — И выстрелил в промежуток между похожими на блюдечки глазами, отскочив в сторону после выстрела.

Что-то массивное, задыхающееся, пахнущее падалью бросилось мимо него вверх на гору. Он осторожно пошёл за этой массой. Тигр не пробовал убежать в джунгли, он искал возможности вздохнуть полной грудью и шёл с поднятым носом, открытым ртом, песок летел брызгами из-под его сильных ног.

— Нашпигован! — сказал Джон Чинн, наблюдая за бегством тигра. — Будь он куропаткой, он поднялся бы вверх. Лёгкие у него должны быть наполнены кровью.

Тигр перескочил через камень и упал по другую сторону горы, скрытую от взглядов. Джон Чинн выглянул, держа наготове ружьё. Но красный след вёл прямо, как стрела, к могиле его деда и там, среди разбитых бутылок из-под спиртных напитков и осколков глиняного изображения, жизнь тигра отлетела в тревоге и гневе.

— Если бы мой достойный предок мог видеть это, он гордился бы мной, — сказал Джон Чинн. — Глаза, нижняя челюсть и лёгкие. Очень хороший выстрел. — Он свистнул, измеряя уже коченевшее туловище.

— Десять — шесть — восемь — клянусь Юпитером! Почти одиннадцать — скажем одиннадцать. Передняя лапа, двадцать четыре — пять, семь с половиной. Хвост короткий: три фута один дюйм. Но что за шкура! О Букта! Букта! Скорее людей с ножами.

— Что он, точно умер? — послышался чей-то испуганный голос из-за утёса.

— Не то было, когда я убил моего первого тигра! — сказал Чинн. — Я не думал, что Букта убежит. У меня не было второго ружья.

— Это… Это Заоблачный Тигр, — сказал Букта, не обращая внимания на упрёк. — Он мёртв.

Чинн не мог сказать, все ли бхили, как те, которым привили оспу, так и те, кому её не прививали, залегли в кустах, чтобы посмотреть, как он будет убивать тигра; только склон горы вдруг зашуршал от маленьких людей. Они кричали, пели, топали ногами. И все же, пока он не сделал первого надреза в великолепной шкуре, ни один человек не взялся за нож, а когда стали спускаться сумерки, они убежали от окровавленной могилы, и никакими уговорами нельзя было заставить их вернуться до рассвета. Таким образом, Чинн провёл вторую ночь на открытом воздухе, оберегая труп тигра от шакалов и думая о своём предке.

Он возвратился на равнину, сопровождаемый торжественным пением его армии в триста человек, с оспопрививателем из Маратты, шедшим рядом с ним, и с трофеем в виде плохо высушенной шкуры впереди. Когда эта армия внезапно бесшумно исчезла, словно перепел в хлебном поле, он решил, что находится вблизи цивилизации, и поворот дороги привёл его к лагерю крыла его собственного корпуса. Он оставил шкуру на повозке, чтобы все могли её видеть, и отправился к полковнику.

— Они ни в чем не виноваты! — горячо объяснял он. — В них нет ни чуточки дурного. Они были только испуганы. Я привил оспу всем, и это страшно понравилось им. Что мы делаем здесь, сэр?

— Я и сам стараюсь узнать это, — сказал полковник. — Я не знаю, кто мы: часть бригады или полицейские? Думаю, что должны называться полицией. Как это вам удалось привить оспу бхилям?

— Ну, сэр, — сказал Чинн, — я обдумал все, и, насколько понимаю, я имею какое-то наследственное влияние на них.

— Я это знаю, иначе не послал бы вас, но в чем, собственно, состоит оно?

— Это довольно странная штука. Насколько я могу понять, я — мой воплощённый дедушка и я нарушал мир страны, разъезжая по ночам на пятнистом тигре. Если бы я этого не делал, я думаю, они не восставали бы против оспопрививания, но двух таких событий сразу они не могли вынести. И потому, сэр, я привил им оспу и застрелил своего тигра-коня, чтобы дать им в некотором роде доказательство моего благоволения. Вы никогда в жизни не видели такой шкуры.

Полковник задумчиво теребил усы.

— Ну, черт возьми, — сказал он, — как мне упомянуть об этом в рапорте?

Действительно, в официальной версии о страхе перед оспопрививанием ничего не говорилось о лейтенанте Джоне Чинне и о его божественности. Но Букта знал, и корпус знал, и каждый бхиль в Сатпурских горах знал это.

А теперь Букта страстно желает, чтобы Джан Чинн женился поскорее и передал свою власть сыну, потому что если у Чинна не будет наследников и маленькие бхили будут предоставлены своей фантазии, то в Сатпуре произойдут новые волнения.