Пока Ков-Лутас рассказывал, экипаж подъехал к арочному мосту, такому большому, что дальний край его разглядеть было невозможно. Они въехали на мост, и Торн смог полюбоваться сверху первым из трех каналов, которые носили общее имя Зилан, потому что шли параллельно. Гладь канала кишела судами всех мастей – в большинстве своем они выгружали товары в портовые склады, тянувшиеся вдоль берегов.

Огромный центральный канал, питавшийся из двух верхних оросительных каналов, был заполнен купающимися людьми всех возрастов.

Миновав канал, они въехали в другую четверть города, очень похожую на предыдущую. Проехав еще почти полчаса, экипаж наконец остановился перед громадным величественным сооружением.

– Вот и дворец, – сказал Ков-Лутас. – Отсюда мы пойдем пешком.

Выбравшись из экипажа, они поднялись по широкой лестнице к огромному, богато изукрашенному порталу. Здесь их остановили стражники, но охотно пропустили, увидев приказ дикстара, который предъявил им Ков-Лутас. Пройдя через просторный многолюдный вестибюль и длинный коридор, они оказались перед большой круглой дверью, задернутой двумя пурпурными портьерами. На портьерах был золотом вышит гербовый щит дикстара Ксансибара. Здесь офицер внимательно прочитал приказ, предъявленный Ков-Лутасом.

– Дикстар ждет вас, – сказал он и поманил к себе одного из стражников.

– Объяви, что прибыл йен стражи тюрьмы номер семь, – сказал он, – и что с ним заключенный.

Когда портьеру отдернули, Торн вслед за Ков-Лутасом вошел в залу и увидел Иринц-Тела.

Дикстар, заложив руки за спину, расхаживал по обитому бархатом помосту, стоявшему перед роскошным мягким троном, который был подвешен к потолку на четырех массивных золотых цепях. Это оказался маленький, тощий, почти лысый человечек. Лицо его с тонкими губами, острым носом и блестящими как бусинки глазами было типичным лицом фанатика и экстремиста.

Иринц-Тел так расхаживал долго, не обращая внимания ни на Ков-Лутаса, ни на заключенного.

Наконец дикстар резко остановился и, развернувшись на каблуках, взглянул на Ков-Лутаса.

– Ну? – отрывисто произнес он визгливым, пронзительным голосом.

Ков-Лутас поднял руки в церемониальном салюте и поднес их к лицу:

– Прикрываю глаза перед твоим ослепительным величием, о всемогущий дикстар Ксансибарский и Глава Камуда!

Торн поразился – ему ведь говорили, что при Камуде церемониальные салюты такого сорта запрещены.

Землянин вдруг перехватил пронзительный взгляд Иринц-Тела – тот явно ожидал, что заключенный последует примеру йена, но Торн даже не шелохнулся.

– Что за неотесанную деревенщину представил ты пред наши очи, Ков-Лутас? – осведомился дикстар.

– Это Шеб Таккор, доставленный мной по приказу дикстара, – объяснил Ков-Лутас.

– У него отвратительные манеры, – заявил Иринц-Тел, – но это исправимо, а кроме того, мы слыхали, что он хороший фехтовальщик. Пожалуй, мы найдем для него подходящее занятие. Как тебе, конечно, известно, у нас имеется дочь-красавица, наше благословение и проклятие.

– Мне доводилось слышать о небесной красоте дочери вашего превосходительства, – осторожно отозвался Ков-Лутас.

– Эта роковая красота сводит с пути истинного наших лучших последователей и превращает в изменников самых больших патриотов. И вот сегодня мы вынуждены расстаться с двумя лучшими нашими воинами. Они были телохранителями нашей дочери, но позволили своим сердцам взять верх над разумом. Против этого недуга, причиной которого является наша дочь, мы имеем весьма действенное хирургическое средство.

– Какое же, ваше превосходительство?

– Для того чтобы сердце не могло больше править разумом, мы разделяем их навеки, разлучая голову с телом. Признаться, это немного жестокое средство, зато безотказное. Мы послали за тобой и этим заключенным, потому что нам нужно заменить двоих наших лучших воинов. Нашу дочь, как тебе известно, нужно хорошо охранять. Но займемся сперва делом этого заключенного. Нам сообщили сегодня, как он победил бретера Сур-Дета, и мы решили лично рассмотреть выдвинутые против него обвинения. Как мы узнали, он обвиняется в том, что выдавал себя за рада таккорского, что носил магонский меч и убил солдата Камуда; и как свидетельство всему этому нам доставлен вот этот родовой медальон Таккоров, – он поднял медальон, лежавший на столике около трона, – а также меч, который был при нем, когда его схватили. Что ты скажешь на эти обвинения, заключенный?

– Я не мог выдавать себя за рада таккорского, потому что не может человек выдавать себя за себя самого, – ответил Торн. – Меня объявили мертвым, потому что видели, как я падал вместе с искалеченным гором после того, как на меня напали. Однако мы упали в небольшое озеро. Мне удалось освободиться от страховочных цепей и сбросить пояс с оружием. Когда я доплыл до берега, там на меня напал отряд магонов, и я отбился от них, захватив меч.

– Этому мы склонны поверить. Но почему ты убил одного из наших солдат?