Тетя Августа молча кивнула, не проронив ни слова. Чонси быстро вышла из библиотеки, раздумывая над тем, не сожалеет ли ее тетя о смерти брата и о своих грубых словах в адрес племянницы. Осторожно прикрыв за собой дверь, она услышала гневный голос Августы:

— Это просто смешно! Почему мы должны брать на себя заботы об этой девушке? Она ведь почти старая дева! Теперь уж ни один порядочный джентльмен не захочет жениться на ней! Что мы будем с ней делать, позвольте спросить, мистер Монтгомери?

Чонси не стала дожидаться ответа дяди Пола. Она и так слишком много времени уделила своей тете.

— Мисс Чонси!

— Да, Конверс? — Она резко повернулась и чуть было не столкнулась с дворецким своего отца. Проглотив горечь обиды, Чонси постаралась сохранить спокойное выражение лица. «Всплески эмоций вполне допустимы для женщины, — говаривал ее отец, широко улыбаясь, — но это позволяет людям понять, о чем она думает. А это иногда ни к чему, верно?»

— Пришел сэр Гай, мисс. Он хочет видеть вас. — Заметив легкое сомнение в глазах Чонси, дворецкий сказал: — Если хотите, я скажу сэру Гаю, что вы сегодня никого не принимаете.

— Нет, Конверс, я приму его, — решительно заявила она. — Он в голубом зале?

— Да, мисс. С вами все в порядке, мисс Чонси?

— Разумеется. Пожалуйста, принеси чего-нибудь выпить. Нет, подожди, Конверс. Ничего не надо приносить.

Чонси остановилась на минутку перед большим зеркалом рядом с голубым залом. Бледное лицо в зеркале мало чем напоминало улыбающуюся и беззаботную Чонси Джеймсон Фитцхью. Позади нее находился огромный зал, массивные дубовые двери которого открывали широкий мраморный вход. Она окинула взглядом великолепный резной потолок, украшенный замысловатыми геометрическими узорами и геральдическими символами ее баронского рода, а потом перевела взгляд на каменный пол, покрытый дорогими турецкими коврами. Вдоль стен стояла массивная мебель, слегка потемневшая от времени и утратившая свой первоначальный красноватый цвет. На стенах висело средневековое оружие и рыцарские доспехи, свидетельствовавшие о былом могуществе рода Фитцхью. На всех предметах не было ни пылинки — слуги дома очень тщательно относились к своим обязанностям. Чонси закрыла глаза и на минуту вспомнила маленькую девочку, прятавшуюся за огромными рыцарскими доспехами. И вот теперь Джеймсон-Холл, который три поколения принадлежал роду Фитцхью, должен перейти в руки незнакомых людей. Она больше не увидит рыцарских доспехов, не сможет купаться в речушке, которая протекает неподалеку от дома, не будет больше часами болтать с отцом, уютно устроившись на полу около его кресла перед огромным камином. Она редко садилась в небольшое кресло рядом — кресло матери, красивой милой Изабель. Чонси почувствовала легкую дрожь.

— Слава Богу, отец, — тихо прошептала она своему отражению в зеркале, — ты ничего не увидишь.

Она поправила прядь волос, расправила плечи и решительно вошла в зал.

— Элизабет!

Она нахмурилась, но тут же взяла себя в руки. Гай никогда не мог заставить себя называть ее Чонси. Прозвище казалось ему простонародным, в особенности после того, как она сообщила ему, что в раннем детстве ее так называла ирландская няня. Он считал, что в нем отсутствует аристократизм. Но отцу оно всегда нравилось.

Он выговаривал его с какой-то необыкновенной любовью и невыразимой нежностью. «Чонси, любовь моя, — говорил он с тягучим ирландским акцентом, — что ты делаешь, черт возьми? Куда ты тащишь этого рыцаря? Будь ангелочком, не огорчай меня».

— Привет, Гай, — сказала она, приближаясь к нему. — Очень мило, что решил навестить меня. — Она протянула ему руку, а тот нежно пожал ее.

— Как же я мог не прийти, дорогая моя? — подчеркнуто вежливо произнес Гай Дэнфорт, пристально глядя ей в глаза. «Какая она бледная, — подумал он, разглядывая темные круги под ее глазами. — И черное платье совершенно не идет ей — лицо стало еще более тонким и угловатым». Конечно, его ожидают впереди трудные месяцы, но он непременно выполнит свой долг с надлежащим терпением и великодушием.

Чонси медленно направилась в дальний угол зала, где находился огромный камин из белого итальянского мрамора — предмет особой гордости ее покойного отца. Повернувшись к гостю, она посмотрела на него из-под густых ресниц и удивилась вдруг, почему дала согласие выйти за него замуж. Конечно, он был по-своему привлекательным, хотя и слишком аскетичным. Когда-то ей нравилось его узкое лицо и выразительные глаза, которые, казалось, отражали сложную гамму чувств и искреннюю чистоту его души. Но сейчас она убедилась в том, что это далеко не так. Она вдруг увидела его новыми глазами и усмехнулась. В свои двадцать восемь лет он отличался самодовольством, высокомерием и напускной строгостью. Несомненно, сказывалось влияние его недалекой матери. «Почему же я не видела этого раньше? — разочарованно подумала она. — Неужели я была такой эгоистичной и наивной, что не могла раскусить его? И почему отец не заметил этого? Не мог же он, в самом деле, быть таким же слепым?»

— Элизабет, прими мои глубочайшие соболезнования по этому печальному поводу. Разумеется, моя мать тоже выражает тебе сочувствие.

— Разумеется, — невнятно пробормотала Чонси.

— Спасибо, Гай.

— Дорогая, моя мать очень обеспокоена твоей судьбой. Естественно, она прекрасно понимает, что мы не можем пожениться, пока не пройдет хотя бы год после смерти твоего отца, но все же она хочет знать о твоих планах на будущее. Я напомнил ей о том, что ты хочешь остаться здесь, в Джеймсон-Холле, но она продолжает настаивать на том, что это будет не совсем прилично, так сказать. Во всяком случае, без присмотра со стороны пожилой и солидной дамы. Именно поэтому она предлагает, чтобы ты осталась в Лондоне. Разумеется, со своими родственниками — дядей и тетей.

— Да, похоже, придется остаться с ними, — грустно сказала Чонси, опустив голову.

— Естественно, моя дорогая Элизабет, я возьму на себя всю ответственность по поводу соглашения с адвокатом твоего отца и буду присматривать за этим домом.

— В этом нет никакой необходимости, Гай, — тихо ответила Чонси, чувствуя, что тот обрадовался смерти отца. Он воображал, что теперь станет полноправным хозяином их родового поместья. Даже сейчас бросает жадные взгляды на дорогую мебель, рассчитывая, что скоро она будет принадлежать ему. Это было так забавно, что она чуть не рассмеялась. — Сожалею, Гай, — ясно и отчетливо произнесла Чонси, — но Джеймсон-Холл скоро будет пущен с молотка.