17 февраля он отплыл из Нового в Старый свет, а 23 февраля он был уже там. Как верно отметил Гальдер, его ждали в Риме, Берлине, Париже и Лондоне.

В Москву, заметим, Уэллес не собирался… И вряд ли тут играло роль то некоторое пренебрежение, с которым к СССР многие стали относиться после «зимней войны». Причины лежали, конечно же, глубже…

Хотя — в некотором смысле — они лежали и на поверхности…

26 февраля Уэллес имел первую встречу с Муссолини…. Тот встретил гостя настороженно. Однако, вручив личное послание Рузвельта, янки начал с огромного комплимента дуче:

— Президент очень рассчитывает на ваш миротворческий талант. Он был бы не прочь пересечь океан и встретиться с вами где-нибудь на полпути в Италию для личных и секретных переговоров.

— О! — тут же растаял Муссолини, которого хлебом не надо было кормить, если поманить посредничеством, — это прекрасная идея. Но я сразу могу заверить вас, что компромисс между Германией и союзниками вполне возможен! Соответственно, вполне возможен и прочный мир.

Дуче был так уверен потому, что о настроениях немцев его за несколько дней до приезда Уэллеса осведомил Геринг. И теперь он мог быть конкретным:

— Германию устроил бы мир на основе признания аншлюса Австрии и реальности существования независимой Словакии и богемского протектората.

— А Польша?

Дуче переглянулся с Чиано и ответил:

— Фюрер и тут, как я понимаю, пойдет на компромисс… Польшу можно восстановить, но земли, населенные немцами, должны остаться в рейхе…

— А что удовлетворило бы Италию?

— Весьма немногое и, надеюсь, приемлемое… Я уже не раз говорил об этом: передачу нам Джибути в Эфиопии, место в Совете Суэцкого канала, прочный статус итальянцев в Тунисе…

— Это все?

Дуче помедлил, потом прибавил:

— Кроме того, мы хотели бы получить у Сити заем, а также… — он опять помедлил, — интернационализацию Гибралтара.,.

29 февраля янки убыл из Рима и 2 марта уже был на приеме у фюрера…

Гитлер являл собой холодную любезность:

— Герр Уэллес! Ситуация достаточно ясна. Германия была дискриминирована и всего лишь восстановила свое законное место в Европе. Однако на нас напали. Наша цель — мир. Цель наших противников — уничтожение.

— Итак, господин Гитлер, господин Муссолини верно информировал меня, когда утверждал, что вы хотите мира?

— Да!

— На каких условиях?

— Они, признаюсь, весьма многочисленны, но вполне приемлемы для тех, кто искренне хочет мира и готов смотреть в лицо реальностям.

— Итак, господин Гитлер?

— Итак: неопасная для Германии Польша, ограниченная своими естественными пределами.

— То есть маленькая Польша?

— Да… Далее — автономия для Богемии и Моравии… Вне Европы — возвращение нам наших бывших колоний…

— Это — территориальные условия, а как с остальным?

— Мы хотели бы, чтобы Германия получила право без помех со стороны других государств образовать в Европе большую экономическую империю на базе системы таможенных преференций… —И ее контуры?

— Скандинавия, Центральная и Юго-Восточная Европа…

— А Советы?

— Мой план предусматривает широкое развитие экономических отношений с ними. Как видите, это — мирные планы…

— Но весьма широкие, — широко, по-простецки улыбнулся янки.

— Да, но тут места хватит всем, — тоже улыбнулся фюрер и сразу посерьезнел, — однако если в самом ближайшем будущем я на этой базе с Англией и Францией не договорюсь, то перейду к войне всерьез и за полгода их разгромлю…

— Недолгий срок!

— Ничего! Я меня есть новые виды оружия, и они дадут мне решительный перевес в борьбе…

У Германии тогда еще не было действительно нового — то есть ракетного — оружия, хотя ракетный центр в Пенемюнде уже и был создан. Однако германские люфтваффе сами по себе были грозной силой. И об этом недвусмысленно намекал Уэллесу Геринг.

Встречался Уэллес и с Риббентропом и Гессом, но содержание бесед диктовал сам фюрер.

Он предписал:

— В разговоре — крайняя сдержанность. То, чего мы хотим, я уже ему сказал. Теперь пусть говорит сам, а вы больше слушайте.

4 марта Гитлер опять принял эмиссара Америки в присутствии Риббентропа, начальника рейхсканцелярии Майснера и американского временного поверенного в делах…

— Герр Уэллес, — говорил он. — Наши отношения с Америкой хорошими не назовешь, но если вы посланы положить начало их повороту, то это отвечает интересам обоих народов.