– Кажется, – сказала Беатрис, мысленно соглашаясь, – меня можно уговорить.

Коннор повел ее на второй этаж, не слушая возражения, что их комнаты, дескать, на третьем, и завел в элегантный «люкс», декорированный синим и белым узорчатым шелком. На полу лежали шелковые ковры, а по обе стороны от мраморного камина стояли кресла, набитые пухом. В центре огромной комнаты располагалась изящная кровать с ниспадающим балдахином из синего шелка с золотым узором и прозрачного тюля. Беатрис покраснела, когда поняла, что Коннор заметил, как она смотрит на кровать.

– Вот это, – он потянулся и запер дверь на замок, – теперь моя комната.

– Боже мой! – выдохнула она.

– И твоя, конечно, тоже, – сказал он, целуя ее так, что Беатрис забыла, где находится. Ноги у нее подкосились, и он очень крепко прижал ее к себе. – Эта комната для тебя. – Коннор скользнул руками вверх по спине Беатрис, лаская ее. – Делай со мной все что хочешь.

Смысл того, что он сказал, не сразу дошел до нее. Она слегка отдвинулась в его объятии, чтобы посмотреть ему в лицо. Огоньки в глубине его глаз призывали ее испробовать этот вид власти.

– А если я решу, – Беатрис подумала о дразнящих и мучительных способах, с которыми познакомилась в «Восточном дворце», – что тебе надо иметь дело со строгой школьной учительницей?

Его глаза вспыхнули.

– Прекрасно!

– Или я захочу... чтобы ты позировал для меня, как модель для художника?

Он улыбнулся медленной, неисправимо-порочной улыбкой.

– А ты быстро все схватываешь. Ее взгляд искрился лукавством.

– Я знаю из авторитетных источников, что с конгрессменами надо обращаться пожестче.

– Пожестче. – Коннор прижал ее руку к своей груди, а потом направил ее ниже. – М-м-м. Конечно, обращайся пожестче... – Тут он посмотрел на нее. – Какие это источники? Кого ты знаешь, кто бы так обращался с конгрессменами?

– Дидрэ – кажется, так ее зовут, – ответила Беатрис, прищурившись.

Коннор нахмурился, не понимая... Потом вспомнил все, о чем она только что говорила, и сообразил, где она могла повстречаться с таким «источником».

– Кажется, ты в «Восточном дворце» зря времени не теряла.

Беатрис тихо рассмеялась и стала гладить его обеими руками, исследуя сквозь одежду, запоминая, удовлетворяя любопытство, которое снова просыпалось с каждым изменением позы или движения. Она прижала ткань жилета и рубашки вплотную к его груди, а потом потерлась о нее щекой.

– Сними их, – сказала она, отступая, чтобы видеть все. Коннор сбросил с плеч пиджак, расстегнул жилет, потом снял рубашку. При мягком свете масляной лампы Беатрис обошла вокруг него, кончиками пальцев касаясь крепкой мускулатуры и гладкой кожи, стараясь запомнить каждую ложбинку и выпуклость его тела.

– Ты такой красивый, – голосом, глухим от желания, проговорила она. Затем, намереваясь воспользоваться властью, которую он сам дал ей в руки, Беатрис подошла поближе и прошептала: – Сними и брюки тоже.

– Если я это сделаю, – дрожащим голосом произнес он, – то следующими будут твои юбки.

– Ты что, отказываешься?

Мгновением позже он стоял перед ней обнаженный, удивив ее легкостью, с которой разделся. Коннор вел себя так, словно это было самой естественной вещью на свете. Наверное, так оно и было. Потому что когда она приказала ему раздеть и ее и он подчинился, постепенно снимая с нее все, она ощутила, как становится свободнее. Они стояли обнаженными друг перед другом, и Беатрис подумала, что это самый естественный и честный способ общения между мужчиной и женщиной. Никакого притворства и хитрости. Никаких уверток и обмана.

Беатрис ожидала, что Коннор примет ее в свои объятия, но он молча стоял с горящими глазами и пылающим в возбуждении телом. Внезапно она поняла. Он ждал, чтобы она сделала первый шаг... отдавал власть в ее руки... ту власть, которой она добивалась и в которой так нуждалась. Коннор знал о ней все. Он знал, что ей требовалось, чтобы почувствовать себя в безопасности и стать свободной.

– Отнеси меня в кровать, Коннор. И люби меня, – попросила Беатрис.

С неторопливой нежностью он впустил ее на девственно-белые простыни. Беатрис вздрогнула, когда он лег рядом и начал покрывать ее тело поцелуями. Потом он медленно опустился на нее, а она согнула ноги в коленях, обхватив его бедрами и наслаждаясь ощущением тепла и тяжести его тела.

Раскрываясь под его поцелуями, Беатрис жаждала все новых ощущений. Покусывания... открытия с каждым вздохом, каждым прикосновением, каждым движением. Каждая частица ее существа оживала, стремясь к этому живительному единению. Она приняла его в своем теле, дрожа, когда он проник в нее и когда начал двигаться с изысканной неторопливостью. Зрелый возраст и годы воздержания заставляли его контролировать себя, и каждое движение доставляло неизъяснимое блаженство и ему, и ей. Мудрость, идущая из глубины веков и ничего общего не имеющая с ее собственным опытом, подсказывала Беатрис, что его прикосновения и ласки, поцелуи и горячий шепот были вызваны не только страстью. Они были отголоском внимания и восхищения, вызванного тем чудом, когда человек обнаруживает схожие качества в другом человеке... в своем двойнике.