– Значит... – Беатрис почувствовала, что сейчас прозвучит что-то ужасное, и напряглась.

– Значит, я не стану все бросать. – Коннор улыбнулся, призывая на помощь все свое обаяние.

– Как? – Она знала, что он сейчас пытается закончить разговор о том, как будет бороться с давлением «Таммани Холла»; он казался таким уверенным в себе и таким неотразимо настойчивым...

Коннор поиграл бровями, и притянул Беатрис к себе, склонясь к ее губам. «Я как глина в его руках», – подумала она. Но после первого же поцелуя Беатрис уже не могла представить себе ничего настолько ужасного, что могло бы разрушить чистую радость этого момента, его объятий и ощущения его теплоты и жизненной силы. Когда стало понятно, к чему приведет следующий поцелуй, она собрала остатки решимости и стала сопротивляться.

– Может быть, нам не стоит этого делать?

Коннор слегка отодвинулся, чтобы с преувеличенным ужасом посмотреть на нее.

– Может быть, нам надо подождать, пока в газетах появится решение правления корпорации и скандал постепенно утихнет?

– А может, ты просто перестанешь болтать. – Он провел губами по ее шее.

– Но...

– И перестанешь задумываться.

– Но...

– И перестанешь беспокоиться.

Его руки скользнули по ее спине и обвили талию. Она закрыла глаза. Было бы так легко...

– Серьезно, Коннор, – глухим от сдерживаемого желания голосом проговорила Беатрис, отодвигаясь. – Что ты собираешься делать?

Он замер на мгновение, вглядываясь в ее решительное лицо. Его глаза заискрились, как звезды на полночном небе.

– Я заметил, что ты редко отступаешь, если слышишь «нет», – сказал он, медленно прикасаясь своими губами к ее губам. – Как только я окажусь в затрудненных обстоятельствах, я представлю на своем месте тебя.

На следующее утро «Нью-Йорк уорлд» вышла со статьей на первой странице, озаглавленной: «Кандидат защищает известную особу – она вела «душеспасительные» беседы в борделе!»

Но ни Коннор, ни Беатрис не видели этого номера. В своем особняке на Пятой авеню Беатрис проснулась поздно, после того как поздно легла предыдущей ночью, и она вообще не любила, когда запах типографской краски смешивался с ароматом чая и мармелада. На другом конце города Коннор, рано разбуженный Делом Делани, выступил с двумя речами до того, как смог позавтракать, и ему было не до газет.

Но другие увидели эту статью и сопутствующую ей заметку... официальное, взвешенное обращение Объединенной корпорации. Оба печатных материала содержали одну и ту же информацию: в предшествующий день правление корпорации собиралось на заседание, реабилитировало своего президента и единогласно проголосовало «за». Но статья приводила некоторые пикантные детали... такие как признание обвиняемой в том, что она действительно побывала в борделе, а также красочно описывала появление пресловутой «мадам» со штатом своих девиц для того, чтобы разъяснить, с какими целями обвиняемая навестила заведение. Далее цитировалось высказывание «мадам», как в момент водворения обвиняемой из борделя «взорам окружающих, к их радости, предстали ее многоуважаемые подвязки». И еще статья особое внимание уделяла тому, что на заседании присутствовал кандидат в конгресс Коннор Барроу, который отстаивал невиновность миссис фон Фюрстенберг и восхищался ее выдающимся характером.

К счастью для Коннора, большинство избирателей, присутствовавших на завтраке для членов профсоюза «Лосиные рога» и на завтраке для членов немецкой ассоциации булочников, не интересовались газетами... так же как и фабричные рабочие, которые пришли на демократический митинг, состоявшийся в обед на площади в промышленном районе Нижний Ист-Сайд.

После речи, которая получила громкую поддержку, Коннор спустился с обтянутой тканью трибуны, налил себе пива из одного из бочонков, предоставленных «Таммани» для митинга, и пошел по площади. Он пожимал множество рук и останавливался, чтобы поговорить с рабочими, которые обедали тут же, доставая еду из помятых жестяных банок или развернув старые газеты, взятые у уличных разносчиков. Рабочие улыбались ему и с благодарностью прихлебывали пиво. Он выслушивал их, смеялся или сочувствовал, с обостренным вниманием и честностью относясь к их заботам, и они чувствовали это, проникаясь к нему доверием. Когда прозвучал гудок, зовущий их снова на работу, они прощались с ним так, словно он стал им другом.

Коннор смотрел, как они уходят, со странным стеснением в груди. Он очень хотел стать представителем этих людей, помочь им как-то наладить жизнь. И он задумался, испытывал ли босс Крокер – хоть когда-нибудь – это желание служить людям.

Делани направлял возчиков, развозивших пиво, и давал указания парням, разбиравшим трибуну, а Коннор заметил карету, которая, вывернув из боковой улицы, направилась прямо к нему. Он наблюдал с растущим страхом, как экипаж въехал на площадь и остановился в нескольких футах от него. Дверь распахнулась, и появился яростно жующий сигару Крокер.

– Барроу! – завопил он что было мочи. – Поди сюда! Коннор подошел к карете и увидел, что внутри сидят Чарлз Мерфи и кандидат в мэры Томас Гилрой. Как только дверца за ним захлопнулась, карета двинулась с места. У Крокера побагровело лицо, Мерфи был мрачен, а Гилрой в раздражении похлопывал свернутой газетой по ладони.

– Ты просто дубина! – прорычал Крокер, как только они тронулись. – Что ты, черт побери, наделал? Я же сказал тебе держаться подальше от этой женщины, я говорил тебе оставаться чистеньким, а ты все равно вляпался в историю! – Он был так зол, что на его висках и на шее вздулись вены. – Годы работы, а теперь все повисло на волоске... из-за того, что ты не можешь справиться с тем, что у тебя в штанах!

– Послушайте, если это из-за Делани... – начал Коннор.

– Покажи ему! – приказал Крокер Гилрою, и тот, развернув газету, сунул ее Коннору. Крокер наклонился и ткнул пальцем в середину первой страницы. – Посмотри на эту пакость! Посмотри! Что теперь скажешь в свое оправдание?

Коннор почувствовал, как внутри у него все похолодело. Заголовок объяснял все. Опять его отношения с Биби обсуждались в печати, и ему опять надо давать объяснения.

– Я был там, чтобы свидетельствовать и чтобы помочь им выяснить правду, – проговорил он.