Я съел свой кусок – сочный, железистый и вкусный. Мне не верилось, что я убил тюленя.

– Мэллори Тюленебой принес нам удачу, – сказал Юрий. – Бардо Силач и Мэллори Тюленебой, они оба принесли нам удачу. Я думаю, завтра мы добудем много тюленей.

Все улыбались и казались счастливыми – не улыбался только Джиндже, сын двоюродного брата Юрия, приземистый неприглядный парень. Он отморозил себе ноги, карауля тюленя, который так и не появился. Юрий помог ему снять унты и засунул его волосатые побелевшие ступни в тушу тюленя, чтобы отогреть, а Лиам дал Джиндже кусок печенки, который тот сглотнул, как голодный пес.

Охотники набросились на тюленя с ножами, отрезая самые лакомые части. Чокло, младший сын Висента, вскрыл желудок, набитый нототенией, окунем и другой рыбой. Еще не достигший возмужания, с безбородой бесовской мордочкой и маленькими руками, он, однако, очень ловко орудовал рыбным ножом. В один миг он очистил окуня, выпотрошил его и нашел в нем другую рыбку, поменьше. Он очистил и ее, отрезал ей голову и проглотил целиком. Все вокруг усердно резали и глотали. Снег около тюленя стал скользким от жира и крови. Голодные мужчины – страшное зрелище. В животах у них урчало, когда они раздирали зубами огромные куски мяса. Просто удивительно, сколько способен съесть один человек. Я сам съел большую часть сердца – алалои верят, что именно там помещается душа. Мы, пятнадцать охотников, умяли не меньше ста фунтов мяса. Животы у нас раздулись, и теплая кровь стыла на бородах. Поглощение мяса было серьезным делом, и мы занимались им молча, без передышки. Челюсти работали, губы причмокивали, а Бардо состязался с Чокло, кто громче рыгнет. Мы, словно звери, первым делом съели самое вкусное и лишь потом перешли к остальному. Лиам, которому не терпелось, отломил ребро, разгрыз его своими крепкими зубами и стал сосать мозг, как грудной младенец сосет молоко. Мы ели долго и прервались только потому, что приближались сумерки, а ночью на открытом месте оставаться нельзя.

Все вернулись к своим аклиям, чтобы построить снежные хижины на ночь. Мы трое, собрав нарты вместе, покормили собак потрохами, ворванью и легким. Потом мы с Соли тоже принялись ставить хижину. Я резал снег, а Соли укладывал кирпичи, заполняя трещины снежной пылью. Бардо держался за живот и смотрел, как мы работаем.

– Ох, мой бедный желудок, – стонал он, – что я с тобой сделал! Я знаю, это эгоистично с моей стороны сидеть сложа руки, но вы и без меня хорошо справляетесь.

Соли действительно управлялся с кладкой не хуже любого алалоя. Скоро хижина была готова, и мы разложили внутри спальные шкуры. Северный ветер гнал поземку по темнеющему морю. Мы молча повернулись на юг и отлили на сон грядущий. Бардо тут же улегся, а мы с Соли привязали Тусу у входа в хижину – авось он поднимет лай, если медведь почует убитого тюленя и решит им заняться.

Некоторое время мы смотрели на звезды. Соли туго завязал капюшон своей парки.

– Тебе повезло убить тюленя – необычайно повезло.

– Хорошо везение – убить большого благородного зверя.

– Но на удачу все время рассчитывать нельзя. В один прекрасный день она обернется против тебя. Дом рухнет тебе на голову или бедный хариджан, с которым ты встретишься на темной ледянке, окажется спеллером, пришедшим за твой плазмой. А может, ты захочешь пройти за внутреннюю оболочку Вильда и пропадешь там…

– Я в случай не верю.

– Ну еще бы – как я мог забыть. Мэллори следует велению своей судьбы.

– А вам не кажется странным, что тюлень выбрал именно мою аклию? По-вашему, это простое совпадение?

– О нет, нет. Душа тюленя нашла твою аклию, чтобы твоя судьба осуществилась. Каково это – быть убийцей?

Я смахнул каплю с носа и сказал:

– Это… естественно. – Я сказал ему правду, но умолчал о том, как это жутко – занять свое место в естественном порядке вещей.

– Неужели?

Я прикрыл лицо рукавицами и потому говорил невнятно. Мне не хотелось обсуждать с ним свои страхи, поэтому я спросил:

– Вы ведь тихист, верно?

– Кто тебе сказал?

– Я слышал, что все старые пилоты придерживаются таких убеждений.

Он потер виски и сказал:

– Верно. Пилоты, полагающие, что им уготована особая судьба, теряют бдительность и до старости не доживают.

– Но вы рисковали еще больше, чем я. Кадеты в Ресе прозвали вас Соли-Счастливчик.

– Я всегда просчитывал свой риск.

– Но все-таки шли на него.

Он, кажется, улыбнулся – было слишком темно, чтобы это разглядеть. И потопал ногами по снегу.

– Когда-нибудь удача и против меня обернется. Такая судьба.

Я помялся и спросил его:

– Значит, вы не верите, что судьба может быть счастливой от начала до конца?

– Нет. Удача вечно не длится.

Он зевнул, отряхнул парку от снега и полез в хижину спать. Я стоял, глядя, как светятся пурпуром горы Алисалии на звездном горизонте.

Моей судьбой было убить большого благородного тюленя.

Ветер в конце концов проник мне под парку, и меня пробрала дрожь. Я залез в хижину и улегся рядом с громко храпящим Бардо. Я лежал еще довольно долго, пока не согрелся и не уснул. Но сон мой оказался тревожным. Я ворочался, потел, и мне снилась всякая всячина. Один сон я помню хорошо: мне приснилось, что я убил большого тюленя и его сыновья и дочери, не желая оставаться одни, вышли на наши копья, чтобы соединиться со своим отцом по ту сторону дня.

На следующее утро мы убили девять тюленей, и Соли сказал, что нам очень повезло.