И он растянулся на койке, прошептав:

— Штейнвег, старина, потерпи уж до завтрашнего вечера, не умирай до тех пор… И тогда, клянусь…

Он проспал весь конец дня, всю ночь и утро. К одиннадцати часам к нему пришли с известием, что мэтр Кимбель ожидает его в комнате для встреч с адвокатами.

— Скажите Кимбелю, — ответил Люпэн, — что, если ему нужны сведения о моих делах, достаточно просмотреть газеты за последние десять лет. Мое прошлое принадлежит Истории.

В полдень, с тем же церемониалом и предосторожностями, что и вчера, его доставили во Дворец правосудия. Он опять встретился со старшим из Дудвилей, которому сказал несколько слов и вручил три письма, написанных накануне. Затем его ввели в кабинет господина Формери.

Мэтр Кимбель был уже там, держа портфель, набитый документами.

Люпэн сразу извинился.

— Прошу прощения, дорогой мэтр, что не смог вас принять; весьма сожалею также по поводу того труда, который вы благоволите взять на себя, труда совершенно излишнего, поскольку…

— Да, да, — оборвал его господин Формери, — мы знаем, вы собираетесь в путешествие. Об этом — договорились. Но до тех пор — займемся нашим делом. Арсен Люпэн, несмотря на все наши усилия, у нас все еще нет точных данных о вашем настоящем имени.

— Странно, не так ли? У меня — тоже.

— Мы не можем даже утверждать, что вы и есть тот самый Арсен Люпэн, который был заключен в Санте в 19… году и совершил отсюда свой первый побег.

— «Свой первый побег»! Очень точное выражение.

— Дело действительно таково, — продолжал господин Формери, — что в личной карточке Арсена Люпэна, обнаруженной в картотеке антропометрической службы, содержатся признаки, во всем отличающиеся от ваших нынешних примет.

— Все более и более странно.

— Разные указания, разные результаты измерений, различные отпечатки… Между обеими фотографиями — никакого сходства. Прошу вас поэтому соблаговолить дать нам точные сведения о вашей подлинной личности.

— Именно об этом мне бы хотелось вас спросить. Я столько прожил под разными именами, что давно забыл первое. Сам себя не узнаю.

— Следовательно, отказываетесь отвечать.

— Да.

— А почему?

— Потому что.

— Это ваше твердое решение?

— Да. Я уже вам сказал: ваше следствие не идет в счет. Вчера я поручил вам повести другое расследование, то, которое меня интересует. Я жду его результатов.

— А я, — воскликнул господин Формери, — я сказал вам вчера, что не верю ни словечку в вашей истории со Штейнвегом и не стану ею заниматься.

— Зачем же вчера, после нашей встречи вы отправились на виллу Дюпон, номер двадцать девять, и вместе с господином Вебером провели там тщательный обыск?

— Откуда вы об этом знаете? — спросил следователь, явно задетый.

— Из газет…

— А! Вы читаете газеты!

— Надо же быть в курсе.

— Это правда, для очистки совести я побывал в указанном доме, но проездом и не придавая этому существенного значения…

— Вы придали этому, напротив, такое значение и пытались выполнить задачу, которую я вам поручил, с таким похвальным усердием, что еще в этот час заместитель шефа Сюрте продолжает там обыск.

Господин Формери, казалось, окаменел. Он пролепетал:

— Что за выдумки! У нас, господина Вебера и меня, есть тысячи более важных дел… В эту минуту вошел служащий, шепнувший на ухо следователю несколько слов.

— Пусть заходит! — воскликнул тот. — Пусть заходит!

И, бросившись навстречу:

— Ну что, господин Вебер, какие новости? Вы нашли этого человека?

Он уже не притворялся, так ему не терпелось узнать, что удалось коллеге.

— Нет, — отозвался заместитель шефа Сюрте.

— О! Вы уверены?

— Готов утверждать, что в доме нет никого, живого или мертвого.

— Однако…

— Это, увы, так, господин следователь.

Оба выглядели разочарованными, словно уверенность Люпэна передалась также им.

— Вот видите, Люпэн, — не без сожаления в голосе произнес господин Формери. И добавил:

— Можно лишь предположить, что старый Штейнвег действительно содержался там, но теперь его больше нет.

Люпэн, однако, заявил:

— Еще позавчера утром он там был.

— А в пять часов вечера мои люди заняли особняк, — заметил господин Вебер.

— Придется, следовательно, признать, что во второй половине дня его опять похитили, — заключил господин Формери.

— Нет, — сказал тут Люпэн.

— Вы так думаете?

Наивной данью уважения проницательности Люпэна, подсознательной, заранее выраженной готовностью подчиниться любым предписаниям противника — вот чем прозвучал невольный вопрос следователя.