— Очень просто, милый мой, твое предложение — ребячество. Поскольку Штейнвег в твоих руках и ты нуждаешься еще в моей помощи, значит, тебе не удалось заставить его заговорить. Иначе ты обошелся бы без моих услуг.

— Так что же?

— Я отказываюсь!

Оба снова выпрямились, неукротимо, с вызовом.

— Я отказываюсь, — отчеканил Сернин. — Чтобы действовать, Арсен Люпэн не нуждается ни в ком. Люпэн добивается своего в одиночку. Будь ты равным мне, как это считаешь, тебе и в голову не пришла бы мысль о таком союзе. У кого стать вождя — тот приказывает. Объединяться — значит повиноваться. Я для этого не создан!

— Ты отказываешься? Ты отказываешься? — повторял Альтенгейм, все более бледнея от ярости.

— Все, что я могу сделать для тебя, милый мой, — кивнул князь, — это предоставить тебе место в моей шайке. Для начала — рядового солдата. Под моим руководством ты увидишь, как выигрывает битвы настоящий генерал… И как он присваивает добычу — целиком, ни с кем не делясь, для себя одного. Дошло, милок?

Альтенгейм в бешенстве скрипел зубами. Он процедил:

— Это ты зря, Люпэн, это ты зря… Мне тоже никто не нужен, и это дело меня затруднит не более, чем куча других, с которыми я успешно справился… Все, что сказано мною сегодня, — лишь для того, чтобы быстрее прийти к цели и друг другу притом не мешать.

— А ты и не мешаешь мне, — презрительно молвил Сернин.

— Вот еще! Если мы не вступим оба в долю, все достанется одному.

— И этого мне достаточно.

— Но он добьется своего только после того, как переступит через труп второго. Готов ли ты к такого рода дуэли, Люпэн? Не на жизнь, а на смерть, понимаешь? Удар ножа — этим способом ты пренебрегаешь; но если его получишь ты, да прямо в глотку?

— Ах, вот что! Это ты и хотел мне предложить!

— Нет, я не любитель мокрых дел… Погляди на мои кулаки. Я бью — и люди падают… И бью по-своему, тут я мастер… Но тот, другой — он убивает… Вспомни-ка… Те маленькие ранки в шею… О! Тот, третий, — берегись его, Люпэн! Он беспощаден и страшен. Ничто не может его остановить!

Он произнес это тихим голосом, и с таким волнением, что Сернин, вспоминая дела ужасного незнакомца, невольно тоже почувствовал дрожь.

— А ты, барон, — усмехнулся он, — похоже, боишься своего сообщника.

— Я боюсь за других, за тех, кто встает нам поперек дороги, за тебя Люпэн. Соглашайся, иначе ты погиб. А сам я, если потребуется, буду действовать и один. Цель слишком близка… Я почти ее достиг… Соглашайся — или отступись!

В нем было столько энергии и рвущейся наружу злой воли, столько грубой силы, что он казался готовым в любое мгновение ударить врага.

Сернин пожал плечами.

— Боже, как я проголодался! — сказал он, прикрывая рукой зевок. — Как поздно у тебя обедают!

Дверь открылась.

— Кушать подано, — объявил метрдотель.

— Ах! Золотые слова!

На пороге столовой Альтенгейм схватил его за локоть и, не обращая внимания на слугу, повторил:

— Это добрый совет… Соглашайся. Наступает решающий час. Так будет лучше, клянусь тебе, так будет лучше… Соглашайся!

— Черная икра! — воскликнул тут Сернин. — Ах! Вот это мило! Ты вспомнил, стало быть, что будешь угощать русского князя!

Они сели друг против друга, и гончая барона, крупный пес с золотистой мастью, занял место между ними.

— Позвольте представить вам Сириуса, своего лучшего друга.

— Мой соотечественник, — заметил Сернин. — Никогда не забуду того, которого мне подарил царь, когда я имел честь спасти ему жизнь.

— Ах, вы имели такую честь! Заговор террористов, вероятно?

— Да, заговор, который организовал я сам. И пес, представьте себе, звался Севастополь…

Обед продолжался в веселой обстановке. Доброе настроение вернулось к Альтенгейму, оба успешно состязались в остроумии и учтивости. Сернин рассказал несколько анекдотов, на которые Альтенгейм ответил другими, и разговор зашел об охоте, спорте и путешествиях, причем все время всплывали древнейшие имена Европы — испанских грандов, английских лордов, венгерских графов, австрийских эрцгерцогов.

Пес не отводил глаз от князя, хватая на лету все, что тот ему давал.

— Стаканчик чембертена, князь?

— Охотно, барон.

— Рекомендую его вам от души: оно — из подвалов короля Леопольда.

— Презент?

— Ну да, презент, который я сам себе и сделал.

— Восхитительное вино! Какой букет! С этим печеночным паштетом — истинное наслаждение. Поздравляю, барон, ваш шеф-повар — настоящий виртуоз.

— Не повар, а кухарка, князь. Я переманил ее за вес золота у Левро, депутата-социалиста. Попробуйте вот это какао-гласе и обратите благосклонное внимание на пирожные, которые к нему поданы. Гениальное изобретение, эти пирожные!

— С виду они просто объедение, — заметил князь, последовав приглашению. — И если внешность соответствует вкусу… Держи Сириус, это должно тебе понравиться… Сам римский лакомка Лукулл был бы от них в восторге.

Он быстро взял одно из пирожных и дал его собаке. Та проглотила его сразу, на две или три секунды застыла, словно в ошеломлении, закружилась на месте и упала, как пораженная молнией.

Вскочив с места, Сернин отступил на шаг, чтобы на него не напал внезапно один из слуг, и рассмеялся.