Шрифт:
Тишина.
Она осторожно заглянула внутрь.
Пусто и сумрачно. В дальнем конце коридора торчит торшер на длинной ноге. Плафон такой пыльный, что свет пробивается еле-еле. У стен жмутся пустые бутылки и пакеты с мусором. Ни одежного шкафа, ни полки для обуви. Даже в слабом освещении видно, что обои не переклеивались уже лет двадцать и все эти годы успешно служили салфетками и блокнотом: жирные пятна, номера телефонов… Натуральный бомжатник!
Женя пожала плечами и, не раздеваясь, прошла в квартиру. Она была готова к неожиданностям. Бритвин предупредил, что Песочин – парень со странностями.
Значит, знаменитость предпочитает романтику трущоб. Стремится быть ближе к народу. Сейчас вылезет из своего логова – небритый, мятый, в обвисших трениках… Угостит ее дешевой водкой вкупе с вареной колбасой. Поведает о собственной гениальности…
– Есть кто живой? – еще раз крикнула Женя.
Никто не откликался. Тогда она решительно толкнула дверь в одну из комнат. И – ее чуть не смыло оглушающей волной музыки.
Первое, что она увидела – до нелепости огромные колонки, водруженные по углам комнаты.
«Почему в коридоре абсолютно тихо?» – не поняла Женя.
И тут же поняла: музыки снаружи не слышно, потому что стены комнаты обиты пробкой, а дверь – обшита каким-то ватином. Этот Песочин настоящий бункер себе построил!
Писатель покоился в глубоком кресле, расположенном ровно посередине комнаты. Небритый, мятый. Облачен в тренировочные штаны – с этим Женя угадала. В изысканном интерьере комнаты Песочин смотрелся, словно бомж, прокравшийся в барские апартаменты.
Комнатка оказалась замечательной. По сравнению с ней апартаменты «Международной» – просто сарай. Отделанные пробковым деревом стены расписаны прихотливым восточным орнаментом. Навесной потолок причудливой формы – не плоский, как обычно, а в форме волны. Персидский ковер на полу. По углам – колонны, обитые гобеленами. В них прячутся неяркие точечные светильники. По стенам причудливо играют тени. Из полумрака проступает стойка с аппаратурой – CD-проигрыватель и усилитель. Женя быстро взглянула на марку. Ни фига себе: «Bryston»! Это же хай-энд!
Акустика источала взволнованное и малосвязное женское пение. Дамским воплям аккомпанировала истеричная гитара. Музыка была так себе. Хотя надо отдать должное хорошей аппаратуре – каждую нотку слышно, будто рядом играют, каждый гитарный перебор звучит, как живой.
М-да, пожалуй, насчет романтики трущоб Женя погорячилась… Песочин открыл глаза, заметил ее. Щелкнул пультом, выключил свою истеричную песню.
– Ты – Женя из «Глобуса»? – требовательно спросил он.
– Да… – откликнулась она, с трудом отрываясь от великолепия комнаты и переводя взгляд на Песочина.
Тощая нелепая фигурка в темных очках. Нездоровый цвет лица с подростковыми прыщами. И это чудище считается знаменитым писателем? Восседает в восхитительно удобном кожаном кресле?! Слушает музыку на уникальной аппаратуре – а ведь «Bryston» стоит столько, что на него даже в «Глобусе» не заработаешь… Несправедливо устроен мир!
– Рассказы привезла? – деловито осведомился Песочин.
Хоть бы привстал, зараза!
Женя молча кивнула.
– А башли?
– Какие башли? – удивилась она.
Бритвин ничего не говорил о деньгах. Велел только: «С письменником не спорь. Делай, что скажет. В разумных, конечно, пределах».
Песочин загоготал – неприятно, как гогочут подвыпившие подростки.
– Ладно, пошли покурим. – Он наконец поднялся со своего кресла. Отодвинул Женю плечом и прошел в коридор. Бросил ей:
– Пошли!
Как с собакой обращается, гад.
Сумку с рассказами Женя с собой не потащила. Бросила на полу. В последний раз взглянула на великолепие музыкальной комнаты и потянулась вслед за писателем. Может, уйти? Уйти прямо сейчас? И плюнуть на то, что Бритвин велел ей Песочина не сердить?
– Где ты там бродишь? – донеслось с кухни.
Голос писателя звучал недовольно.
Женя поспешно прошла через загаженный коридор и очутилась в кухне. Здесь было богато, но по-мужски неуютно. На столе громоздилась стопка немытых чашек. А рядом с раковиной помещалась ванна. Настоящая – и краны имелись, и душ на кронштейне. Вот это да! Ванная в кухне. Ну и квартирка у этого Песочина!
Писатель уже угнездился на диванчике, жестом кивнул ей: садись, мол. Бросил через стол пачку «Беломора». Приказал коротко:
– Кури!
Ну, это уже слишком. «Беломор» она курить не станет – даже если ей будет приказывать не Песочин, а сам Дубов.
Женя достала из сумочки свои дамские сигаретки.
– Ну-ка, дай! – живо заинтересовался Песочин. Даже черные очочки снял, обнажив мутно-голубые глаза с красными прожилками на белках. Заграбастал пачку, выбил сигаретину, помял ее в пальцах, понюхал. Женя с удивлением наблюдала за его манипуляциями.
Наконец, Песочин отшвырнул ее сигареты. Скривил губешки, словно обиженный школьник: