— Неосторожность может не только мне, но и вам принести беду. Вы находитесь в опасности, герр кантор!

— Кантор эмеритус! В опасности? Это не про меня. Сыновьям музы грозит только одна опасность — непризнание их творений. Но мне здесь не станут аплодировать, поскольку никто не знает моих композиций, которые, впрочем, сидят пока еще в моей голове и даже не разложены в партитуры [11] .

— Так вы, значит, сочиняете?

— Да, и днем и ночью. Большую оперу для трех театральных вечеров в двенадцати актах, по четыре на каждый вечер. Знаете ли, такая трилогия, как, например, «Кольцо нибелунга» у Рихарда Вагнера [12] … Только в этот раз не у него, а у меня, герра кантора эмеритуса Маттеуса Аурелиуса Хампеля из Клоцше под Дрезденом.

— Разве вы не могли сочинять дома? Что погнало вас в Америку, да еще в Аризону, самый опасный район Дикого Запада?

— Душа, муза, что же еще? Одаренный любимец муз обязан прислушиваться к вдохновению богини.

— Не понимаю. Я прислушиваюсь к голосу разума.

— Потому что природа не одарила вас. С чистым рассудком не сочинишь оперу, да еще с новыми героями, которые никогда раньше не стояли между кулисами и софитами [13] . Там, недалеко от Дрездена, живет мой друг и покровитель, которого здесь прозвали Хромым Фрэнком, и он…

— Хромой Фрэнк? Живет там? Вы его знаете? — неожиданно вырвалось у Сэма.

— Да. Вы тоже?

— А как же!

—Именно он и обратил мой взор на таких героев, которые мне нужны.

— Пожалуй, себя он тоже не забыл. А на кого еще, герр кантор?

— Я прошу вас теперь уже в четвертый или в пятый раз: «герр кантор эмеритус»! Для пущей точности! Чтобы никто не подумал, что я приписываю себе славу заведения, в котором не бываю вот уже два года. Итак, Хромой Фрэнк, о котором дальше пойдет речь, обратил мое внимание, во-первых, на себя самого и, во-вторых, на трех других господ, с которыми он раньше на Диком Западе совершал свои невероятные подвиги, а теперь наверняка встретился снова.

— Кто они?

— Некий вождь апачей Виннету и двое белых охотников прерий: Олд Шеттерхэнд и Олд Файерхэнд.

— Вот так удача! Это же самые знаменитые джентльмены, которых я знаю. Да кто их не знает! А кто еще не имел счастья увидеться с ними — будь он кто угодно — все равно знает о них столько, словно сам всегда находился рядом.

— Так, может, вы мне расскажете о них?

— С величайшим удовольствием! Никто другой не знает о них больше, нежели я, хи-хи-хи! Уверяю вас, вы можете от меня услышать о них столько, что вам хватит на двадцать опер. Правда, музыку к ним вам придется сочинять самому.

— Конечно, конечно! Хромой Фрэнк рассказал мне обо всех приключениях, которые пережил вместе с этими героями, но если я услышу от вас что-нибудь еще, то это несомненно обогатит мой материал.

— Вы узнаете больше, нежели ожидаете. Но вы обмолвились о том, что Фрэнк снова должен был встретиться с ними?

— Да, я это говорил и так полагаю, хотя и не могу утверждать точно. Когда-то я надолго покинул дом, а когда вернулся, обнаружил письмо с парой строчек от Фрэнка. Он приглашал меня как можно быстрее приехать к нему, если я еще не расстался с намерением махнуть с ним в Америку, чтобы лично познакомиться с героями моей оперы. Я тотчас отправился в дорогу, но прибыл слишком поздно. Вилла «Медвежье сало», где он обитал, оказалась на замке, там не было ни души. От соседа я смог узнать только то, что Фрэнк уехал надолго. Само собой, я предположил, что он отплыл в Америку, и вот теперь я здесь собственной персоной.

— Но почему именно в глуши дикой Аризоны? Вы полагаете, что он находится где-то здесь?

— Да. Однажды он рассказал мне о несметных богатствах Аризоны и Невады, не забыв упомянуть, что сам отправится сюда, как только узнает, что кто-либо из его прежних товарищей сделает то же самое. Он переписывается с ними. Раз он так поспешно уехал, да еще и без меня, значит, получил долгожданную весть, вероятно, от Шеттерхэнда.

— И из-за этого вы предприняли такое далекое путешествие?

— Конечно, я уверен, что встречу его здесь.

—Хо! Ваша уверенность и гроша не стоит! Думаете, здесь встретиться легче, нежели там, на родине, между Клоцше и Цитцшевигом?

— А почему нет? Не все ли равно — называть эту землю Саксонией или Аризоной? А почему здесь тяжелее встретиться, чем там?

— Ну и вопрос! Во-первых, речь идет о том, что Аризона и Невада в двадцать раз больше, нежели Саксония, а потом, обстановка… Вы хоть представляете, сколько индейских племен здесь обитают?

— Мне нет до них никакого дела.

— А представляете вы вообще себе эту страну, ее дикие ущелья и каньоны, горную глушь, унылые пустыни, особенно те, что лежат между Калифорнией, Невадой и Аризоной?

— Они меня тоже не интересуют.

— Вы понимаете языки индейцев или здешних белых?

— Зачем? Мой язык — музыка!

— Но дикий индеец едва ли оценит ваше музыкальное дарование! Вы и не подозреваете, какой опасности подвергаетесь, решив разыскивать Хромого Фрэнка.

— Ничто не может угрожать дитю искусства или любимцу муз! Он возносится над обыденностью, как скрипка над контрабасом. Его дыхание — что эфир небесных аккордов, оно не подвержено земным диссонансам [14] .