Когда глаза герцога вновь привыкли к темноте, он осторожно, выставив перед собой кость, приблизился к алтарю. Картина, открывшаяся его взору, привела его в крайнее бешенство — вот так, сразу, в один миг лишиться нескольких ценнейших артефактов… Вместо двух свечных огарков на камне алтаря пузырились лишь две грязноватые лужицы, лежавший рядом кусок шкуры превратился в скукожившуюся и спекшуюся массу, а от рубинового камня, находившегося в углублении Колыбели, остался только мелкий пепел… Герцог взревел и, выхватив короткий меч, принялся с остервенением лупить по поверхности алтаря. Спустя десять минут, утомившись, он рухнул на пол и привалился спиной к алтарю. Вот Темные боги, ну было же у него предчувствие, что сегодня не слишком удачный день, да и Измиер предупреждал. Несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было магических способностей, у его телохранителя был прямо-таки звериный нюх на опасность. А если бы огонь Свечи падали успел коснуться его руки… От этой мысли герцога прошиб пот. Он торопливо отодвинулся от алтаря, которому его гнев практически не нанес никакого вреда и, поднявшись на ноги, попытался засунуть меч в ножны. Меч не входил, герцог покосился на меч и зло скривил губы.

Ну конечно… хлипкое лезвие церемониального меча (он не успел переодеться, пустившись в путь в том же одеянии, в каком присутствовал на торжественном обеде) перекорежилось от остервенелых ударов по прочному камню. Герцог хотел было раздраженно отшвырнуть изувеченный клинок, но сдержался — в рукоять меча были вправлены довольно дорогостоящие самоцветы, да и не следовало оставлять в ТАКОМ месте ничего своего. Последнее окончательно привело его в чувство. Герцог покосился по сторонам, затем отошел к самому краю башни, осторожно зажег над головой небольшого «светляка» и настороженно уставился на алтарь. Ничего не произошло. Эгмонтер вздохнул, выпростал из штанов рубашку, орудуя изуродованным клинком, оторвал от ее подола длинную полосу и, чуть добавив «светляку» яркости, принялся тщательно выискивать и вытирать разбрызганные по камням капли пота и крови от содранных в приступе бешенства рук. Когда он закончил с этим делом, восток уже слегка заалел. За работой он даже не заметил, как отступили тучи и небо осветилось звездами. Герцог последний раз провел тряпкой по еще одному подозрительному камню, на который МОГ ПОПАСТЬ его пот, со скрипом распрямился и перевел дух. Что ж, в его жизни тоже случаются неудачные времена, будем считать, что сегодняшняя ночь из этой категории, и надеяться, что она окажется самой большой неудачей из тех, что ожидают его в ближайшее время. Тем более что эту ночь нельзя считать полностью неудачной, ведь главное он узнал: тот (или та), в ком течет чистая, незамутненная и неразбавленная кровь Марелборо, все еще жив…

На следующий день двор замка наполнился конским топотом, лязгом оружия и густым запахом мужского пота, чеснока, металлической окалины и навоза. То есть именно теми запахами, которые испокон веку сопровождают солдат. Всю дружину герцог собирать не стал. Более того, большинство в отряде, который он уводил с собой на юг, составляли неопытные новички, набранные в дружину за последний год. Конечно, они уже многое умели (Измиер драл с подчиненных три шкуры), но на фоне действительно опытных бойцов пока еще смотрелись весьма бледно. Эгмонтер выбрал их сознательно. До сих пор ему удавалось искусно маневрировать, приобретя немалый авторитет и влияние среди соседей, но при этом оставаясь в глазах придворных вельмож, по уши погрязших в том, что называлось у них «большой политикой», и считавших себя непревзойденными мастерами тонкой интриги, всего лишь малозначимым окраинным «лордиком». Ну как же… кем еще мог быть мелкопоместный виконт, бывший управляющий у прежнего герцога Эгмонтера, ставший герцогом только потому, что у бывшего герцога и нынешнего императора как-то не оказалось законных наследников, а в период борьбы за корону ему нужен был надежный «смотрящий», сидящий на собственном герцогстве. Так что пока герцогу удавалось оставаться вне всяческих раскладов.

Но сейчас он собирался, так сказать, выйти на сцену, «засветиться», причем сделать это именно в качестве умелого мага (ибо задуманный им план не мог бы осуществиться без, так сказать, обнародования его магических умений и способностей). И герцог совершенно не собирался показывать остальным заинтересованным лицам, что, кроме магии, серьезно занимается и подготовкой дружины и ополчения. Так что в предстоящей авантюре прибывший с ним отряд должен был полечь практически полностью, ясно показав окружающим, что, как и многие сильные маги, герцог совершенно пренебрегает силой холодной стали, а его дружина — всего лишь парадно-церемониальный балет, который он держит для пущей пышности. Именно поэтому воины его отряда были ОБРЯЖЕНЫ (иного слова не подберешь) в церемониальные кирасы, изрядно украшенные позолотой и зернью, тщательно отполированные, но изготовленные из дрянного металла. Да и короткими церемониальными мечами из не слишком хорошего железа в лучшем случае можно было нарубить домашней колбаски, а вот развалить лобную кость орка… Впрочем, так было и задумано. Если все пойдет по плану, то гибель всей дружины послужит хорошим основанием для принцессы лично проводить внезапно объявившегося ценного союзника до его домена…

Вот только никто из тех, кто был обречен на заклание, об этом не подозревал. Известие о том, что герцог с дружиной отправляется на юг, дабы отразить набег орков, сначала вызвало некоторое недоумение. Мол, там, на юге, и своих лордов хватает. Но затем, посудачив, солдаты и мещане пришли к выводу, что герцог, как обычно, поступает мудро. Поскольку их герцогу уже давно пора занять подобающее ему место при дворе, а его солдатам заслужить немного славы. И правильно, что он берет самых молодых и необстрелянных, пора им набираться опыта. А где еще его набираться, как не в набеге. Ведь всем известно, что в набег, как правило, ходит орочья молодежь и тоже для того, чтобы набраться опыта. Вот пусть и поколошматят друг друга… Правда, когда герцог приказал надеть церемониальные доспехи, мещане слегка взволновались, а солдаты нахмурились, но затем, порассуждав, общественное мнение пришло к выводу, что, значит, герцог вообще не собирается лезть в драку. И все вновь одобрительно закивали головами, рассказывая друг другу, какой у них умный и рассудительный герцог. Удивительно, как долго мы можем оправдывать властителя, который нам нравится…

Герцог выступил в поход через три дня после того, как прибыл Беневьер со своими новостями. Отряд шел налегке. В принципе Эгмонтер не сомневался, что успеет добраться до армии прежде, чем принцесса ее покинет или граф Замельгон решит распустить солдат. Орочья орда, стершая с лица земли поселения южных пределов, куда-то испарилась. И пока она не отыскалась, ни один человек по эту сторону Мохнатых гор не мог чувствовать себя спокойно. Конечно, орки, пройдя по лесам, могли повернуть на запад и уйти к Долгой равнине, но, как сообщил Беневьер, разведчики, посланные в том направлении, не нашли никаких следов того, что орда проходила переправы. А как бы иначе она преодолела Ируин? По воздуху перелетела? Так что Замельгону оставалось одно — искать и ждать. А ждать ему придется ОЧЕНЬ долго. Во всяком случае, если герцог все правильно рассчитал. Как минимум, до следующего лета…

Едва они выехали за городские ворота, как перед герцогом вновь нарисовался Измиер. Беневьер, ехавший рядом с герцогом, наклонился к Эгмонтеру и заговорщицки зашептал:

— Все никак не может успокоиться после того, как вы отказали ему в праве самому сформировать вашу охрану.

В этой фразе так явственно сквозило жгучее любопытство (ну еще бы, этот пройдоха небось ломает голову, с чего это герцог вдруг решился пренебречь своей безопасностью), что Эгмонтер не сдержал усмешки.

— Что ж, его можно понять, — начал он, и тут ему пришло в голову, что как раз Беневьеру-то и стоит дать какое-нибудь правдоподобное объяснение. Даже если он ему и не поверит, то непременно станет распространять его среди окружающих. Почему? Во-первых, просечет, что таково желание герцога, а во-вторых, это позволит ему еще раз утвердить в глазах окружающих свое привилегированное положение. Сколько их, мелких шакалов, пасется у стола господина в надежде утянуть корочку хлеба, недоглоданную куриную ножку или обрывок слуха, намек на неудовольствие или благорасположение, а потом хвастаться «особой близостью» к хозяйскому уху и устам.

— Так ты сам видел принцессу?

— Да, мой господин, но… не слишком близко.

— Расскажи мне о ней поподробнее.

Беневьер сделал стойку.

— Ну… в общем, я видел ее только в этом эльфийском панцире… На лицо она очень приятна, только все время пытается выглядеть суровой и воинственной. После той битвы солдаты буквально носят ее на руках. Они даже дали ей прозвище «Грозная Лиддит». И, клянусь темными богами, оно ей очень нравится. Хотя она старается этого не показывать.