На скамейке напротив готовилось к посадке в поезд семейство: отец, мать и пацанчик.

— Куда надо, — отвечал коренастый молодой отец.

— А булавкой заколол? — не унималась мамаша.

— Заколол, заколол...

— Ты не отмахивайся — мы что, зря, что ли, премии копили... А то приедем к морю и будем на зубариках играть.

— Да не стони ты раньше времени. Цел будет твой аккредитив!

— А что такое аккредитив? — вмешался мальчонка, до того времени молча слушавший перепалку родителей.

— Подрастешь — узнаешь! — засмеялся отец. — Для мамы это самая важная в жизни штуковина...

— Тоже мне — бессребреник! Идемте, а то опоздаем...

Сева закрыл глаза и снова погрузился в глубокую дрему.

Репродуктор под потолком зала ожидания продолжал бухтеть

— Ну не надо, не надо... — донеслось сквозь сон.

Он приоткрыл глаза и на этот раз увидел на скамье напротив скромную девчушку, которую с обеих сторон прижимали и лапали два невзрачных типа.

— Не надо, — скулила девчушка.

Глаза закрылись помимо его воли.

Он заставил веки подняться, когда услышал снова девчушкино:

— Я не хочу, не хочу...

Типы тащили девчушку к узкой щели за автоматами газированной воды. У одного в руке был нож, упирающийся в бок девчушки.

Сон как рукой сняло. Он отбросил портфель и бросился к девчушке, находившейся уже у самой щели.

Отшвырнул одного — того, что с ножом, другому врезал по челюсти. На его удивление, они тут же исчезли, не ввязываясь в драку.

Зато девчушка заблажила удивительно визгливым для нее голосом:

— Куда ты меня тащишь! Что ты от меня хочешь? Я не буду! Не заставляй! Не буду!

Сева остолбенел.

Из оцепенения его быстро вывел сержант милиции, сразу оказавшийся почему-то за спиной Севы.

— Что случилось?

— Насилует! — без тени сомнения взвизгнула девчушка.

— Пошли. Разберемся! — приказал сержант.

И когда Сева шагнул назад, к скамье, где лежал его портфель, схватил его крепко за шиворот:

— Не шали у меня!

В следственной комнате под потолком еще горели электрические лампочки, но за окном уже брезжил рассвет. Женщина-следователь в чине старшего лейтенанта, с помятым от бессонной ночной работы лицом, протянула Севе исписанный лист бумаги.

— Ознакомься. — И, пока тот знакомился с написанным, поясняла: — Попытка изнасилования — это минимум полтора года лагеря. Доказательства неоспоримые. Свидетели подтверждают. Личность потерпевшей не вызывает сомнений...

— Не вызывает? — вскипел Сева. — А что она делала с друзьями на вокзале?

— Так же, как и ты, ждала своего поезда, — очень спокойно парировала следователь. — Потерпевшая учится в техникуме, воспитывает одна малолетнего брата. Только что я связалась с директором техникума. Он подтверждает данные и характеризует потерпевшую положительно. Готов отразить это письменно.

Севе показалось, что стул под ним разъезжается:

— Я, выходит, показываю ложь?

— Выходит. Потерпевшая согласна забрать свое заявление, если ты вернешь ей золотые часы, кулон и браслет, которые ты с нее сорвал.

— Я, что, проглотил все это? — обескураженно спросил Сева. — Меня ведь тут же забрал ваш сотрудник.

— Ты согласен компенсировать причиненный ущерб?

— Я ей ущерба не причинял.

— Ты нагло себя ведешь. Себе же во вред. Тебя может спасти, только если мы установим, что потерпевшая занимается проституцией.

В последнем разъяснении Севе почудилась надежда.

— А как вы это установите?

— Это не просто. Клиенты проституток не любят подтверждать свои поступки... Так что это непросто.

— Мне нужно позвонить.

— Звони, посоветуйся, если есть с кем, — равнодушно согласилась следователь, она явно была уверена в собственной правоте и придвинула аппарат Севе.

У телефона, на счастье, оказался сам Давыдович. Он был еще в постели — полосатая шелковая пижама расстегнулась на волосатой груди.

— Я сегодня не буду...

— Почему?

— Я — в милиции.

— За что?

— Не могу говорить.

— Не валяй Ваньку!

— Ждал поезда на вокзале. Вступился за... женщину... В общем — попытка изнасилования, — сбивчиво, нестройно лепетал Сева, боясь, что следователь лишится своего великодушия, положит руку на рычаг телефона и ниточка надежды на поддержку оборвется.

— Что? — услышав треск в трубке, Давыдович заблажил: — Адрес, адрес говори! Какой вокзал?

Сева с закрытыми глазами сидел на невысоких нарах-помосте одиночной камеры.