— Откуда? — спросил я.

— Отсюда. — Он протянул мне телефонную трубку, что по нашим меркам в то время считалось чудом: машина летит по другой стороне планеты и — звонок в Москву...

Я согласился, набрал номер и, услышав «алле» жены, спросил:

— Как дела?

— Какие дела? Мы же только вчера виделись. Ты откуда звонишь? — удивилась она.

— Из Лос-Анджелеса. Еду в гостиницу.

— Ну, счастливо.

На этом мой разговор оборвался, но на заднем сиденье заворочался Витя Демин.

— Я тоже хочу позвонить.

Франц через плечо передал Вите трубку. Он набрал свой московский домашний номер. Никто не подходил к телефону — оно и понятно, разница во времени, в Москве утро, жена могла уже уехать на работу. И тогда он набрал рабочий телефон жены. Подошла сотрудница.

— Вам кого? — услышал я в машине, так силен был передающийся звуковой сигнал.

— Таню.

— Она еще не пришла. Что ей передать?

— Передайте, что звонил муж.

— Хорошо, передам. Куда вам позвонить?

— В Лос-Анджелес, — гордо произнес Демин и получил в ответ:

— Проспитесь, — и гудки в трубке.

Виктор обиженно засопел, но ненадолго. Вилла, куда нас привезли, находилась в пальмовой роще на берегу океана, наши комнаты рядом, на втором этаже, вход через открытую веранду, прямо с улицы. В номерах — французское шампанское, разовые фужеры под хрусталь, постели засыпаны конфетками, жвачками и еще какими-то симпатичными пакетиками, которые на поверку оказались презервативами.

Выпили «с приездом», и продюсер, перед тем как покинуть нас, строго предупредил:

— На ночь обязательно закрывайте дверь на цепочку.

— Почему? — удивились и встревожились мы.

— Могут прийти девочки, а вам нечем платить.

Мы разошлись по спальням, и я пунктуально выполнил инструкцию шефа — спал, закрывшись на цепочку.

Едва в комнате начал рассеиваться мрак, я повернул жалюзи и увидел, как светится океан. Вскочил, отбросил цепочку и вышел на веранду любоваться восходом солнца. Но, повернув голову влево, отвлекся. Дверь в комнату Демина была распахнута настежь. «Вот так всегда — я опаздываю, а он уже видел самое начало рассвета, самое зарождение этой красоты», — подумал я и заглянул в комнату. Витя лежал на широченной кровати, разметав свое огромное тело, и мирно похрапывал.

— Витя! — позвал я друга.

Он открыл глаза.

— Ты так и спал с открытой дверью?

— Ну да, жду девочек, а они не приходят.

В свое время, когда фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» только начал шествие по экранам мира, группа кинорежиссеров, работавших на телевидении: В. Жалакявичус, С. Колосов, Т. Лиознова и я, — выехала в Венгрию для встреч с коллегами и обсуждения творческих проблем. Чего было больше на таких симпозиумах — обсуждений или возлияний, сказать трудно. Но по обязательному обычаю той поры в один из дней тусовка в Будапеште была прервана и нас вывезли встречаться с венгерскими трудящимися. Ими оказались почему-то пограничники на границе с Австрией. Естественно, на встрече в местном клубе каждый режиссер, что называется, «хвалил свой товар» — собственные фильмы. Но поскольку пограничники их не видели, речи наши отзвука не имели. Иное дело у Лиозновой — ее фильм шел по венгерскому телевидению.

После выступлений был, как водится, банкет в офицерской столовой. И я, разгоряченный напитками, задал командиру заставы «нетабельный» вопрос:

— А что, много народу бежит сейчас из народной Венгрии в капиталистическую Австрию?

— Сейчас — нет.

— Почему сейчас?

— Сейчас все смотрят «Семнадцать мгновений весны».

— И ни одного случая перехода границы? — усомнился я.

— Подчиненные мне не докладывают, — развел руками командир.

— Может, они смотрят фильм вместо того, чтобы смотреть за границей?

Командир заставы согласился:

— Я тоже смотрю.

Это было поистине безграничным признанием фильма в самом прямом смысле слова.

Снимаем перед выездом на площадь пригородного ростовского вокзала начальную сцену по фильму «Вас ожидает гражданка Никанорова». Актриса Гундарева стоит спиной к площади у расписания поездов, установленного нашим художником, я стою лицом к актрисе, спиной к проезжей части. За мной — камера. Я активно жестикулирую, объясняя актрисе свои соображения по следующему кадру. Она вроде бы внимательно слушает, потом на мгновение отвлекается и резко дергает меня за руку. Гундарева — женщина плотная, сильная, и я, не удержавшись, лечу в кювет. А в полете уже мелькает мысль: «Что за хамство! Так обращаться с режиссером. Не прощу».

Через минуту я понял, что Наташа Гундарева спасла мне жизнь. На площадку с проезжей части врезалось такси, сбивая зрителей и съемочную камеру. Следующим должен был сбит я...

С тех пор я многое прощаю актрисам.

Лет двадцать пять назад я назначил свидание симпатичной мне девушке. Торжественный, с цветами, пришел на место встречи. Ждал двадцать минут, полчаса, сорок минут... Безрезультатно. Бросил с досады цветы в урну, побрел по улице Горького — ныне Тверской — и на углу у ВТО встретил своего старшего друга, классика нашего кино, педагога, писателя, одного из создателей ФЭКСа (фабрики эксцентрического актера), трилогии о Максиме и, что немаловажно для меня, большого знатока женщин — Трауберга.