— Если б ты знала, — надрывно произнес он. — Если в ты...

— Но я знаю, — сказала Кларисса, проведя дрожащей рукой по его щеке.

— Да, конечно, ты знаешь.

Скотт целовал ее и чувствовал, как мягкие призывные губы становятся жесткими, страстными, требовательными. Он крепко прижимал ее к себе.

— О Господи, снова быть мужчиной, — шептал Скотт, — только бы снова быть мужчиной и обнимать тебя так.

— Да, обними меня крепче. Я так долго ждала этого.

Через несколько минут Кларисса увлекла его на кушетку, и они, улыбаясь, уселись там, тесно прижавшись друг к другу.

— Странно... — заметила она. — Ты кажешься мне таким близким, а ведь я никогда не видела тебя раньше.

— Это потому, что мы похожи, — отвечал он, — потому, что мы одинаково жалки в этой жизни.

— Жалки?

Скотт оторвал взгляд от своих ботинок.

— Мои ноги касаются пола, — изумленно сказал Скотт и меланхолично улыбнулся. — Такой пустяк, но ведь впервые за все это время мои ноги касаются пола, когда я сижу. Знаешь, — Скотт нервно сжал ее руки. — Да, ты должна знать.

— Ты сказал, что мы жалки? — переспросила Кларисса.

Он посмотрел на ее озабоченное лицо и спросил:

— А разве не жалки? Разве мы не сама жалость?

— Я так не думаю. — Страдание мелькнуло в ее глазах. — Никогда не считала себя достойной жалости.

— О, извини, сожалею. Я не хотел. — Лицо Скотта выражало раскаяние. — Просто я стал таким желчным Я один, Кларисса. Всегда один. С некоторых пор абсолютно одинок. — Скотт бессознательно погладил ее по руке. — Вот почему я чувствую такую тягу к тебе. Вот почему я...

— Скотт!

Они еще теснее, чем прежде, прижались друг к другу, и Скотт почувствовал, как ее сердце, словно маленький кулачок, стучится в его грудь.

— Да, ты одинок. Так одинок. Я знала других похожих на меня — похожих на нас. И даже была замужем. — Ее голос, затихая, переходил в шепот. — У меня должен был быть ребенок.

— О, я...

— Нет, нет, не говори ничего, — умоляла Кларисса. — Но мне легче: я была такой всю свою жизнь, и у меня было время, чтобы привыкнуть.

Скотт удержал рвущийся наружу крик и сказал то, что не мог не сказать:

— Когда-нибудь даже ты станешь для меня гигантом.

— Милый! — Она прижимала голову Скотта к своей груди, вороша ему волосы. — Как страшно смотреть на свою жену и ребенка и видеть, как с каждым днем они становятся все больше и отдаляются.

Запах, исходивший от ее тела, был чист и сладок. Скотт впивал ее аромат, стараясь забыть обо всем, кроме нее, и слушал ее чарующий голос, наслаждаясь каждой секундой.

— Как ты сюда попал? — спросила Кларисса.

Скотт рассказал.

— Понятно. А жена не испугается за тебя?

— Не гони меня, — прошептал он.

Как бы оберегая, она прижала его еще крепче к своей упругой груди.

— Нет, нет, нет. Оставайся столько, сколько. — Кларисса умолкла.

Скотт услышал, как она опять нервно сглотнула.

— Тебя что-то тревожит? — спросил он.

Она с минуту колебалась, потом ответила.

— Знаешь, мне надо еще раз выступить, — ответила она, тихонько отстранилась и посмотрела на часы. — Всего десять минут.

— Нет! — Он отчаянно прижался к ней.

Ее дыхание стало отрывистым.

— Если бы ты мог задержаться у меня еще хоть чуть-чуть, самую капельку.

Скотт не знал, что сказать. Он выпрямился, посмотрел на ее напряженное лицо и тяжело вздохнул:

— Я не могу. Она будет ждать. Она будет... — Его руки нервно терлись о колени и наконец замерли. — Бессмысленно, — добавил он.

Кларисса наклонилась и, прижав ладони к его щекам, поцеловала Скотта в губы.

Его дрожащие руки побежали по ее плечам, спине, пальцы мягко перебирали шелк халата.

Она обняла его за шею.

— Она что, так испугается, если... — начала было Кларисса, но запнулась и поцеловала его в щеку.

Скотт все еще не мог ответить. Она отстранилась, а он посмотрел на ее залитое румянцем лицо.

Кларисса избегала встретиться с ним взглядом.

— Ты не должен, прошу тебя, ты не должен думать, что я просто непристойная женщина. Я всегда была порядочной. Я только... — Пальцы нервно побежали, плавно скользя, по складкам шелкового халата. — Я только чувствую, как ты говорил, сильную тягу к тебе. В конце концов, этого не было бы, если бы мы были как все. Но мы — нас только двое таких, и в тысяче миль вокруг нам не найти себе подобных. Понимаешь, все не так, как...