Но его руку уже пожимал кто-то другой, оттеснив меня в сторону.

Я вышла из церкви. Джерри пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от меня.

— Мне нужно выпить.

Не нужно было приходить сюда. Во всем был виноват Джерри. Именно он настоял на том, чтобы я отдала ей последний долг. Джерри Даннинг, доморощенный психолог и новоявленный эксперт по отношениям между людьми… А чем это кончилось? В результате Джейми решил, что я приеду на Хейни-роуд…

— Как насчет «Бодливой козы»? — спросил Джерри.

Я захлопала глазами.

— Пивной неподалеку. Обычно там тихо.

— Мне все равно.

Но с «Бодливой козой» он ошибся — тихо там не было. Местная футбольная команда выиграла матч, и пивная была набита бурно ликовавшими болельщиками. Я протискивалась в угол; тем временем Джерри пытался пробиться к стойке.

Шум стоял оглушительный, так что перекинуться словом было невозможно. Мы просто кивали головами поверх стаканов, а вокруг покачивалось разноцветное людское море и прижимало нас друг к другу.

Джерри пытался защищать меня, но против двух сотен футбольных болельщиков он был бессилен. Было так жарко и тесно, что он помог мне снять жакет. Когда его руки коснулись моей груди, я вздрогнула, но попыталась не показать виду. Я видела, что ему тоже стало неловко. Однако футбольные болельщики были тут ни при чем.

Мы пытались не смотреть друг на друга, но это было невозможно, поскольку наши лица почти соприкасались. Толпа продолжала покачиваться и напирать.

Я пристыдила себя. Как можно питать грешные мысли, если ты только что вышел из церкви с поминальной службы? Но тут нас снова прижали друг к другу, и стало ясно, что о церкви Джерри думает меньше всего на свете.

Он прижался губами к моему уху.

— Хочешь еще?

Мы были так близко, что я могла бы пересчитать каждую щетинку, пробивавшуюся на его подбородке. А затем его губы оказались на уровне моих глаз. Он знал, чего я хочу. Явно не второй порции сода-виски.

Не знаю, кто из нас первым проявил инициативу, когда мы добрались до дома. По дороге мы вели себя сдержанно, но едва Джерри вставил ключ в замок, как наши губы слились и мы буквально ввалились в прихожую. Из открытой двери дуло, но нам было все равно. Его губы были такими нежными, твердыми и чудесными одновременно, что все остальное не имело значения. А язык имел вкус «Саузерн Комфорт», и это сводило меня с ума.

— Ох, Джерри… — Я раздвинула полы его рубашки и вздрогнула, увидев смотревшую на меня тонкую полоску темных волос. Но тут он снова поцеловал меня, и я забыла обо всем на свете. Даже если бы под его рубашкой скрывался тропический лес, какая разница?

— Энни… — простонал он, не отрываясь от моей шеи, и я почувствовала прикосновение его зубов. Ах, как сладко было прижиматься к его жаркому, сильному, вышедшему из повиновения телу…

Он пинком закрыл дверь, и мы целовались до тех пор, пока меня не охватило пламя.

Джерри начал расстегивать мою блузку. Его руки дрожали от нетерпения, были неловкими, неуклюжими, не могли справиться с пуговицами и действовали слишком медленно.

Я начала помогать ему. Но тут он перестал быть неуклюжим; его руки делали все как надо.

И я поняла, что нам будет хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни.

А потом он сказал это слово. Прошептал его в перерыве между двумя жгучими поцелуями. Прошептал еле слышно. Но ошибиться было невозможно.

— Салли…

Я оттолкнула его. Ударила в грудь двумя сжатыми кулаками.

Изумленный, Джерри отлетел в сторону.

— Что? Что я сделал? Что-то не так?

— Что-то не так? — крикнула я, прикрывая грудь, заправляя блузку в юбку и решительно застегивая «молнию». Все было не так.

— Что случилось? — повторил он.

— Ты назвал меня Салли! — злобно выпалила я. — Что?

— Ублюдок! Ты назвал меня Салли!

— Неправда! Я сказал «Энни».

— Ты сказал «Салли» Думаешь, я не знаю, как меня зовут? Как ты смел назвать меня именем своей жены? — Ослабев от ярости, я схватила ремень сумки и пошла наверх, волоча ее за собой.

— Энни! — окликнул Джерри. Его голос был жалобным, как у брошенного ребенка.

Он и был ребенком. Ребенком-переростком, все еще звавшим свою жену-мамочку.

— Энни, прости меня.

— Слишком поздно, ублюдок! — крикнула я, дрожа от злости. Ну и от досады тоже.

— Все равно она моя бывшая жена! — яростно проревел он.

Я хлопнула дверью спальни так, что задрожал дом.

На следующее утро Джерри исчез. Единственным напоминанием о нем была записка, прикрепленная к холодильнику магнитом в виде банана.