Присцилла потянулась к нему, но он отстранился.

– А теперь скажи, кем надо быть, чтобы поступить так?

– Но почему ты так мучаешься, Брендон? Ведь этот человек и в самом деле умирал. Он погиб смертью солдата..?

– Ты не понимаешь! – крикнул он. – Даже если Алехандро был прав, если чувствовал, что помощь близка, это ничего не меняет! На другой день мой брат и его люди совершили прорыв и вызволили нас. Старик мог бы дожить до этого. Что такое я по сравнению с ним? Он был великий человек, а я… я ординарный. И потом, какая разница, был он прав или нет. Этот поступок важен больше всего для меня, для меня самого! Как мне уважать себя после этого?

Присцилла прижалась к нему и обвила его шею руками. Она положила его голову себе на плечо, чтобы он не видел слез, тихо струящихся из ее глаз.

– Мой дорогой, в этом мире нет ничего случайного, – говорила она, поглаживая его по волосам. – Думаю, Алехандро Мендес обладал даром провидца. Он знал, что ты еще обретешь смысл жизни, многое сумеешь, узнаешь и увидишь. Он подарил тебе целую жизнь. Ты не имеешь права растрачивать этот дар, предаваясь сожалениям, раскаяниям и бесплодным мучениям из-за того, что уже нельзя изменить. Тем самым ты обесцениваешь его жертву. Он бы не одобрил тебя. Если бы Алехандро видел… он был бы куда счастливее, видя, что и ты счастлив.

– Ты говоришь это для утешения или на самом деле веришь?

– Человек вправе пожелать смерти достойной, если жить ему не суждено. Можно сказать, что и он получил подарок. Его участь – смерть, милосердная и достойная, твоя – долгая жизнь. Так было угодно Богу, Брендон.

– Мне казалось, Бог никогда меня не простит.

– Он давно уже простил тебя. Бог милосерден, это сам человек чаще всего не в силах себя простить.

Присцилла заметила, напряжение мало-помалу оставляет его, словно в душе прорвался давний нарыв.

– Мендес был бы счастлив познакомиться с тобой, Присцилла. – Брендон со слабой улыбкой взял ее лицо в свои ладони. – Но никто и никогда не мог бы так радоваться тому, что ты есть, как никудышный Брендон Траск.

Он поцеловал ее мягко и так осторожно, словно она могла растаять от первого же прикосновения губ.

Присцилла ответила на поцелуй. Ей хотелось целовать его, ласкать, сжимать в объятиях, чтобы окончательно вытеснить, навсегда стереть боль, которую Брендон носил в себе долгие годы. Она высвободилась и начала покрывать поцелуями его глаза, щеки, губы. И когда ее горячий рот прижался к его губам, словно невидимое пламя вспыхнуло в обоих.

Никогда, сколько бы ни прожила Присцилла, она не сможет прикоснуться к нему, не испытав этого всепоглощающего жара в крови! Присцилла ощутила, что поцелуй Брендона уже не ласков, а неистов. Он торопливо расстегнул лиф платья (как странно, что именно сегодня она надела свое единственное с застежкой спереди!) и начал ласкать ее грудь.

– Дорогая, ты понимаешь, как нужна мне именно сейчас… скажи…

Она угадала: он хотел убедиться, что грехи отпущены не только на словах и его прошлое не возвело между ними глухую стену непонимания и отчуждения. И Присцилла всей душой желала убедить его в этом. Она не противилась, когда Брендон опрокинул ее на одеяло, хотя место, где они расположились, было закрыто лишь редким кустарником. Брендон высоко поднял ей юбки, расстегнул штаны и нашел отверстие в ее панталонах. Он вошел в нее на этот раз без малейшего промедления, с такой силой, что у нее вырвался счастливый крик.

Это было безумие, неистовство, совсем не похожее на взаимную нежность, с которой они обычно предавались любви. У них вырывались сдавленные стоны и крики, и Присцилла испытала восторг от неописуемой сладости разрядки.

А Брендон… Брендону показалось, что после содроганий экстаза он стал легким-легким, почти невесомым, словно с него свалился тяжелый груз, о котором он не знал.

Когда все кончилось, они еще долго лежали, удовлетворенные и еще более близкие друг другу, чем прежде. Каждый из них ощущал, что с прошлым покончено, а будущее обрело определенные очертания, приблизилось и стало доступнее.

По мнению Присциллы, Бог, конечно, спас Брендону жизнь, желая, чтобы они встретились, я значит, их брак был заключен на небесах задолго до того, как сама она начала помышлять о браке.

Они вернулись в «Эвергрин», когда солнце уже клонилось к закату. Дети ждали их у дверей. Присцилла украдкой оглядела помятый подол своего платья и слегка покраснела, руки ее непроизвольно метнулись к растрепанным волосам.

Брендон, заметив это, только усмехнулся. Он присел перед детьми, беседуя с ними. Глядя на эту милую сцену, она в который уже раз подумала, что из него выйдет чудесный отец.

– Дети, у меня к вам важное поручение, – сказал он совершенно серьезно. – Я должен ненадолго отлучиться по делам и беспокоюсь, что тетя Присцилла заскучает. Развлечете ее?

– Конечно, дядя Брендон, – заверил Мэт, преисполненный гордости. – Мы собирались поиграть в солдатики, и тетя Присцилла будет у нас капитаном драгун. Мама купила мне сегодня еще пять, в других мундирах. Хотите посмотреть?

– Как только появится время, то есть когда я вернусь. Мы разыграем сражение при Сен-Джакинто, в котором техасцы сражались как львы.