И снова стук в дверь прервал ее занятия.

– Проклятие! – Ханна стукнула рукой по столу. – Войдите!

На этот раз это был Андре Леклэр. Вид у него был крайне нерешительный, что само по себе удивляло.

– Миссис Вернер…

– Миссис? – Ханна удивленно взглянула на него. – Почему вдруг так официально?

– Ну, я… я вдруг подумал… – Он обвел комнату рассеянным взглядом. Потом выпрямился и пристально посмотрел на Ханну. – Желаете ли вы, чтобы я остался в «Малверне» теперь, когда ваш супруг скончался?

– И вы тоже, – пробормотала Ханна, не обращая внимания на его настойчивый взгляд. – Андре, вам здесь хорошо?

– Дорогая леди, раз уж я вынужден отбывать ссылку в этой нецивилизованной стране, лучшего места для себя я не представляю!

– Тогда почему же, ради всего святого, вы являетесь сюда и задаете мне такие вопросы? Ведь вы же знаете, что я хочу, чтобы вы остались!

– Ваши соседи, дорогая Ханна. Пойдут сплетни. Здесь, v вас, живет мужчина… – Его полуозорная, полугрустная улыбка вернулась. – Ведь они почти ничего не знают обо мне.

– Фу! – нетерпеливо вздохнула Ханна. – Вам же известно, что я думаю о мнении соседей. Перестаньте дурачиться и найдите себе какое-нибудь занятие.

– С удовольствием, дорогая леди, с удовольствием.

Спустя несколько минут, до Ханны донеслись звуки клавесина из музыкальной комнаты. Прислушавшись, она улыбнулась. Эта была песенка, которую когда-то пел ее отец.

Она снова сосредоточила свое внимание на письменном столе. Вскоре ей попалась бумага, которую она прочла жадностью. То было завещание Малкольма, написанное почти месяц назад, – простой, короткий документ.

«Я, Малкольм Вернер, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим завещаю все мое имущество и собственность моей дорогой супруге Ханне Вернер. В случае если до или после моей смерти появится отпрыск мужского пола, вышеозначенный отпрыск мужского пола по достижении им совершеннолетия получит две трети моего состояния, и моя дорогая супруга унаследует оставшуюся треть.

Составлено и подписано 12 ноября 1717 года от Рождества Господа нашего, Уильямсберг, Виргиния».

Внизу стояли подпись Малкольма, а также подписи двух свидетелей.

«Значит, теперь все совершенно законно, – подумала Ханна. – Почему Малкольм не сообщил мне о том, что составил завещание?» – мелькнула у нее мысль. Сама тональность этого официального документа говорила о том, что Малкольм уже предчувствовал близость смерти. В глазах Ханны стояли слезы. Ей так хотелось носить дитя, его сына. Но этому не суждено сбыться.

Сердитым жестом она отерла слезы и принялась разбирать бумаги.

Через час она сделала еще одно открытие, потрясшее ее, пожалуй, даже сильнее, чем завещание. В самом нижнем ящике стола лежала металлическая шкатулка. Больше там ничего не было. Шкатулка была тяжелая, и Ханна с трудом вынула ее и поставила на стол. Шкатулка оказалась запертой.

Несколько минут молодая женщина смотрела на нее в полном отчаянии. Потом кое-что вспомнила. Накануне Дженни принесла ей одежду, которую Малкольм снял у себя в спальне, прежде чем прийти к ней в ту роковую ночь. Ханна обшарила карманы и нашла там несколько ключей.

Она побежала за этими ключами. Вернулась в кабинет, принялась подбирать ключи к шкатулке. Третий ключ подошел. Откинув крышку, Ханна в изумлении отпрянула. Шкатулка до краев была наполнена деньгами – английскими монетами различного достоинства, а также бумагами, которые оказались кредитными документами из Англии. Ханна попыталась подсчитать, сколько же денег в этой шкатулке, но скоро опустилась в кресло, потому что ноги у нее подкосились. Общая сумма в деньгах и кредитных письмах доходила до нескольких тысяч фунтов!

Плантация, собственность в Уильямсберге и эти живые деньги – да ведь она действительно богатая женщина!

И вдруг ее осенило.

Ханна вышла из кабинета. Бесс она нашла на кухне, где та занималась приготовлением ужина. Ханна увела ее с собой, с трудом скрывая возбуждение.

– Бесс, ты не знаешь, постоялый двор, где я работала, принадлежит Эймосу Стричу?

– Я не уверена, золотко. – Бесс взглянула на нее с любопытством. – Но вроде бы нет. Он всегда говорить, что бояться пожара. Говорить, что он не хотеть иметь собственность, с тех пор как Джеймстаун сгореть дотла. Много людей думать такое.

– А ты знаешь, кто в таком случае владеет постоялым дворам?

Стряпуха пожала плечами:

– Нет, миссис Ханна. Я не знать. Навряд ли старый Стрич говорить со мной о своих делах, верно? – сухо добавила она.

– Спасибо, Бесс. – И Ханна неожиданно обняла ее.

– За что ж спасибо? Я тебе ничего не сказать. – Бесс отодвинулась и посмотрела на Ханну с явным подозрением. – Что это ты забрать в свою бедовую головку, золотко?

– Я еще сама не знаю, Бесс. Нужно хорошенько все обдумать. Но если получится то, что я задумала, мы с тобой порадуемся. Мы отплатим старому черту Стричу за все! Ты ведь будешь этим довольна, да?