Он пытался ее шантажировать.

И не только это. Он проявил больше интереса к ее личной жизни, чем полтора года назад, когда они были любовниками.

Она не могла этого понять. И откуда взялась эта робкая, но искушающая надежда, набухавшая в ней, как весенняя почка? Могла ли она и вправду надеяться на какое-то примирение?

Только абсолютная дура могла на что-то надеяться после такого разговора.

Маркус ей угрожал. Уже одно это плохо. Но что было выше ее понимания и заставляло дрожать от страха, так это перспектива оказаться с ним вновь в близких отношениях. Все эти полтора года разлуки она отчаянно по нему тосковала.

С уходом от него в душе ее словно открылась дыра, зияющая пустота, которую не могло заполнить ни ликование от рождения сына, ни радость от выздоровлениясестры. У нее так никого и не было после Маркуса, и, если быть до конца честной, ей не хотелось заниматься любовью ни с кем, кроме него.

Она плюхнулась на мягкий диван с зеленой обивкой, который купила по дешевке у пожилой пары, переезжавшей в дом поменьше. Ей всегда становилось хорошо на душе при мысли о том, какую удачную покупку она совершила – отличная добротная вещь за умеренную цену. Она еще кое-что приобрела у тех старичков, и все это служило ей верой и правдой. Ей бы сейчас об этом подумать, успокоиться, но нет – после разговора с Маркусом на ум шли только тревожные мысли.

Его угроза вызвала к жизни образы, которые она все эти месяцы загоняла вглубь, в подсознание. И теперь воспоминания о тех первых свиданиях стали преследовать ее. Они были такими яркими, что она словно воочию чувствовала губами его губы – все тогда началось с невинного поцелуя, а потом… вскоре она утратила контроль над ситуацией.

Несколько недель дело не шло дальше флирта на работе. Он уговорил ее пойти с ним на свидание и целовал ее, когда представлялась возможность, и совершенно недвусмысленно говорил ей, как сильно ее хочет. Она держала его на расстоянии, инстинкт подсказывал ей, что они ждут разного от их отношений. Она хотела будущего, а он – только ее тело.

Но она не могла прекратить встречаться с ним, оказалась не в силах противостоять искушению. За ней ухаживал мужчина, которого она любила. Неизбежно то томление и желание, что она держала в узде целых три года, – а именно столько она любила Маркуса, – при первом удобном случае прорвались наружу, с легкостью преодолев те границы, что она себе поставила.

И однажды вечером, когда он ее поцеловал, она прижалась к нему в бездумной потребности быть любимой.

И, даже совершенно не будучи искушенной в языке тела, она узнала признаки, указывавшие на то, что он столь же возбужден, как и она. И Вероника испытала потрясение. Утратив бдительность, она сказала ему то, что никогда не должна была говорить:

– Люби меня, Маркус. Пожалуйста, полюби меня. И тогда она почувствовала его ладони у себя на лице.

Тела их оставались прижатыми друг к другу.

– Открой глаза.

Она повиновалась, хотя делать это ей совсем не хотелось. Спрятаться бы в темноте, за закрытыми веками! Но он не дал ей такой возможности.

Она как-то угадала, что он собирается ей сказать то, что она не захочет услышать. И она оказалась права.

Глаза его стали цвета Карибского моря.

– Это секс, Ронни. Не любовь. Я не верю в те мифы, что придумывают люди, дабы оправдать собственные ошибки. Я предлагаю тебе секс. И черт меня подери, если это будет не самый лучший секс из всего, что у тебя было.

Она в этом не сомневалась. Если бы даже у нее что-то было до Маркуса, то с ним ей будет многократно лучше, чем с любым другим. Она-то верила в любовь и его любила. Альтернативы не было. И поэтому она приняла предложение.

– Я хочу тебя.

Он не стал возобновлять свои сводящие с ума ласки. Он лишь пристально посмотрел ей в глаза.

– Я не ищу постоянных отношений, Ронни. Ты ведь это понимаешь?

Она кивнула, принимая как должное факт, что у их отношений нет будущего.

– Ни прочных уз. Ни обязательств.

Все, что на тот момент имело значение, – это быть с ним, здесь и сейчас.

– Хорошо. – Он улыбнулся, и сразу выражение его лица изменилось – то была маска всепоглощающего мужского вожделения.

Она опасалась, что он разозлится, обнаружив ее невинность, и решит, что она пыталась расставить для него капкан. Но она ошиблась – глаза его широко и удивленно открылись, когда он почувствовал барьер.

Он прекратил движение.

– Детка, ты уверена?

Она знала, что он оставит ее в покое, если она скажет «нет».

Но она не сказала. Она так сильно его хотела, так отчаянно нуждалась в том, чтобы побыть с ним еще хоть немного, настолько устала от одиночества и страха за жизнь сестры, что не могла возразить.

И он вошел в нее до конца, и это было для нее не только слиянием тел, но и духовным единением.

Для нее то, первое, соитие было актом любви, настолько ярким и острым, что все в ней напрягалось при одном воспоминании о нем.

Для Маркуса это был просто секс.

В тот, первый, раз он использовал презерватив, но она сама настояла на том, что будет принимать противозачаточные таблетки. Даже самый тонкий барьер в виде кондома ей мешал. Если ей суждено быть с ним только некоторое время, то пусть он принадлежит ей целиком – без всяких оговорок.