Она натянула линялые джинсы, которые обтягивали ее округлости словно вторая кожа. Кровь у него тут же отхлынула в опасную зону. Укороченный топ, что она надела под рубашку, обтягивал роскошную грудь, и по тому, как он на ней сидел, Хотвайер заключил, что Клер в бюстгальтере. Он должен был бы почувствовать облегчение, ибо грудь ее, пребывавшая на приеме в свободном состоянии, причиняла ему постоянное беспокойство. Но сейчас почему-то он не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы стянуть с нее одежду и накрыть ладонями ее теперь уже скромно прикрытую, но, как он был уверен, все такую же нежную и податливую плоть.

Должно быть, мысли его каким-то образом отразились на его лице, ибо она приоткрыла губы, втянув воздух, и отступила на шаг, увеличив дистанцию.

– Я не собираюсь на тебя бросаться, хотя и очень хочется.

Клер распустила волосы, как он того и ожидал, и тугие шелковистые пружинки нимбом окружили ее лицо. Хотвайеру страшно хотелось запустить пальцы в эту кудрявую массу.

Клер покачала головой.

– Ты что, перепил шампанского на приеме? Тогда, возможно, тебе не стоит садиться за руль.

– Я выпил всего один бокал, и это было давно. Если я и не вполне адекватен, то дело не в алкоголе, а в избытке мужских гормонов.

– У тебя что, давно не было секса? – спросила она тем же тоном, каким могла бы поинтересоваться, сколько гигабайт памяти на его компьютере.

И не важно, каким прозаичным тоном был задан этот вопрос, те самые терзавшие его гормоны вдруг резко активизировались, сильно поколебав его самообладание.

– Моя сексуальная жизнь тебя не касается.

Клер покраснела. Она выглядела сильно смущенной.

– Нет... Конечно, нет. У меня дурацкая привычка говорить все, что приходит в голову. Прости. Забудь о том, что я сказала.

Хотелось бы ему забыть ее вопрос, но секса у него не было с тех пор, как он последний раз фантазировал на тему Клер, представляя, как он раздвигает ее ноги и вонзается во влажную и жаркую плоть.

– Хм... Ты готова ехать? – спросил Хотвайер через несколько секунд напряженного молчания.

Он вел себя как необузданный сукин сын. Она не виновата в том, что он ее хочет. И не она была виновата в том, что он не мог с ней быть. Судя по тому, как она реагировала на его поцелуй, ему не составило бы труда уложить ее в постель. И лишь его дурацкий кодекс чести не позволял действовать на поводу у спонтанных побуждений.

Клер была ему другом, и он не хотел, чтобы одноразовый секс, каким бы качественным он ни был, разрушил эту дружбу.

Хотвайер привел в порядок свое лицо, придав ему более любезное выражение.

– Конечно. Я готов. – Он взял небольшой пакет, в который положил приготовленный ужин, и протянул Клер. – На, возьми. Поешь в машине.

– Что это?

– Твой ужин. Сандвич, пара морковок, ничего выдающегося, – добавил он, увидев ее смущение.

– Ты приготовил ужин? Для меня?

– Может, мне далеко до Вулфа, но я в состоянии приготовить сандвич.

Клер покачала головой, словно хотела прочистить мозги, и взяла пакет из рук Хотвайера.

– Спасибо. Я... Ты такой чуткий. В ответ он лишь пожал плечами.

Клер больше ничего не сказала, лишь взяла рюкзак на выходе.

Хотвайер вел машину, а Клер ела сандвич. Съев половину, она заговорила:

– Ты не положил туда мясо.

– Я же для тебя его приготовил.

– Да, но я и представить не могла, что ты помнишь о том, что я не ем мяса.

– Вообще-то у меня еще нет склероза. Мне всего лишь тридцать четыре, Клер. Память у меня все еще отличная.

– Нуда, конечно, но... – Клер так и не закончила предложения.

– Почему ты не ешь мясо? – Ему давно хотелось получить ответ на этот вопрос – с тех самых пор, как он узнал о том, что Клер – вегетарианка. – Вегетарианство – часть твоей пацифистской системы ценностей? – Хотвайер помнил, что Ганди тоже был вегетарианцем.

– Я не пацифистка.

– Нет, ты – пацифистка.

– Прости меня, но я не пацифистка, и мне ли этого не знать, как ты считаешь?

– Ну, ты сама сказала, что ты пацифистка.

– Когда?

– Ты отказалась брать в руки оружие, и я видел, как ты реагируешь на разговоры о военных операциях.

– Я не хочу брать в руки оружие, потому что я не знаю, как с ним обращаться. Ружье в моих руках – вещь весьма опасная, как для меня самой, так и для окружающих.

Хотвайер был с этим согласен, но он никогда не слышал, чтобы гражданские так рассуждали. Ну... да, в прессе последнее время можно встретить много риторики об ограничении прав на использование огнестрельного оружия, но в абсолютном большинстве люди думают, что они достаточно сообразительны, чтобы не навредить себе оружием, не важно, насколько оно грозное.