Она нахмурилась и поднесла рацию поближе к свету, чтобы лучше разглядеть экран.

А потом она увидела единственную кнопку, которой так долго не пользовалась. Частота, на которой можно было разговаривать, очистилась от помех.

— Гордон?

— Саба!

Когда супруги добрались до нурайлского общежития, Эвелин облегчённо утёрла пот со лба и шумно выдохнула.

— Даже не знаю, радоваться или огорчаться тому, что дождь перестал лить, — пожаловалась она мужу, когда они поднимались вверх по пандусу.

Росс усмехнулся.

— Недели три я мечтал увидеть солнце, а теперь мне кажется — лучше бы оно опять спряталось за тучами.

Он прищурился и запрокинул голову.

— Эй, там, наверху, слышите? Можете опять включить дождик!

Женщина рассмеялась.

— По крайней мере, влажность убавьте!

— Это при том, что джунгли совсем рядышком, — уныло протянул Мердок. — И надеяться нечего!

— Как жаль, что нельзя узнавать прогноз погоды. Или хотя бы кондиционером обзавестись, что ли…

Эвелин умолкла. У двери их комнаты стоял Гордон.

Росс сразу помрачнел. Что-то случилось.

Все трое молчали, пока не вошли в комнату и не закрыли за собой дверь. Потом Эш сказал:

— Частота очистилась от помех. Я не знаю, почему так вышло и что это значит, но теперь, по крайней мере, я могу говорить с Сабой.

— И? — надтреснутым голосом поторопил друга Мердок.

Археолог покачал головой.

— Она больна. Она очень старалась смягчить краски, но, похоже, ей намного хуже, чем всем нам.

— Проклятье, — выдохнул Росс. — Что же нам делать? Надо вытащить её?

Гордон ответил:

— Даже если бы мы могли это сделать — в чем я сильно сомневаюсь, — она бы отказалась. Утверждает, что близка к какому-то архиважному открытию. Я попробовал уговорить её объяснить, о чем речь, и боюсь, она меня напугала. Я мало что понял. Однако сомнений нет в том, что в своём расследовании она подвинулась гораздо дальше нас. У неё есть доступ к йилайлской компьютерной сети, ей даже позволили пройтись по Дому знаний ночью.

— Ти(фью)ки? — удивлённо уточнила Риордан.

Эш снова покачал головой.

— Нет. Йилайлы на неё никакого внимания не обращали. Но её наставник не прогнал её и не велел вернуться в комнату. Вместо этого он провёл с ней очередное занятие.

— Насколько она больна? — спросил Мердок.

— Вот это я и пытаюсь определить.

Археолог посмотрел на супругов по очереди. Вид у него был растерянный.

У Эвелин тревожно забилось сердце.

— О, нет… Только не это!

Гордон нахмурил тёмные брови.

— Она с тобой откровенничала? — спросил он.

Женщина печально кивнула и обернулась к Россу:

— Думаю, дело оборачивается так, что греха не будет, если я вам расскажу: много лет назад Саба узнала, что она — носительница рецессивного гена серповидно-клеточной анемии. Врачи сказали, что этот ген, безусловно, рецессивный, то есть заболеть она не заболеет, но может передать ребёнку — особенно если выйдет замуж за человека, у которого тоже обнаружится подобный ген.

Мердок прикрыл глаза и покачал головой.

Риордан тихо проговорила:

— Вот почему она решила не выходить замуж. Не иметь детей. Она не хочет передать кому-то такое несчастье.

Гордон резко посмотрел на Эвелин, и она поняла, что он впервые слышит об этом. Наверное, он читал в досье музыковеда насчёт рецессивного гена, но не задумался о том, как это обстоятельство могло повлиять на её отношение к жизни и на принятие важных решений.

«Они так похожи», — подумала Риордан.

Оба скрытные, оба сами выбрали для себя одиночество. Но только что скрывало прошлое Эша? Эвелин никогда не решилась бы спросить об этом.

Росс сказал:

— Так, может быть, из-за этого каким-то образом ослабла её иммунная система? И поэтому она чувствует себя хуже, чем мы, — если, конечно, болезнь у неё такая же, как у нас? Ведь она с нами не общалась — значит, это может быть совсем другое заболевание.

— А может быть, это что-то такое, что все мы подхватили сразу же по прибытии, — заметил Гордон. — Мы этого не узнаем — по меньшей мере до тех пор, пока Виктор не наведёт справки в нашем времени.

Он посмотрел на часы.