Вторая белая точка — пятисекундное предупреждение. Восторг. Стоишь между двух проекторов, а в будке жарко и душно от ксеноновых ламп, при взгляде на которые слепнешь. Первая точка мелькает на экране. Звук фильма передается из большого динамика за экраном. Будка киномеханика звукоизолирована, ведь в будке стоит шум колесиков, протягивающих ленту через объектив со скоростью шесть футов в секунду, десять кадров на фут, за секунду прощелкивается шестьдесят кадров [2] , — грохот как от гаубицы. Оба проектора крутятся, ты стоишь посередине и держишь руки на рычагах затвора каждого из них. На совсем старых проекторах есть еще сигнал в механизме подачи пленки.

Даже когда фильм пойдет на телеэкран, — точки предупреждения сохранятся. Даже в фильмах, которые крутят в самолете.

Когда большая часть ленты с фильмом наматывается на катушку-приемник, — эта катушка крутится медленнее, а катушка-источник — быстрее. В конце катушки подающая часть будет крутиться с такой скоростью, что зазвенит сигнал, предупреждая о приближающемся моменте перехода на новую катушку.

Темнота разогревается от ламп внутри проекторов, и звенит сигнал. Стоишь между проекторов, держась за рычаги обоих, и смотришь в угол экрана. Мелькает вторая точка. Считаешь до пяти. Закрываешь один затвор. В тот же миг открываешь второй.

Переход.

Фильм продолжается.

Никто в зале ничего не заметил.

На катушке-источнике есть сигнал, поэтому киномеханик может вздремнуть. Киномеханик вообще может делать много того, чего не должен бы. Не в каждом проекторе есть звонок. Иногда просыпаешься в домашней постели, в темной спальне, с ужасом подумав, что уснул в будке и пропустил момент перехода. Зрители проклянут тебя. Все эти зрители, — их киносон разрушен; и менеджер звонит в профсоюз.

Ты просыпаешься в Крисси Филд.

Прелесть таких поездок в том, что везде, куда бы я ни приехал, — миниатюризованный быт. Я иду в отель, — маленькое мыло, крошечный набор шампуней и кондиционеров, порции масла на один укус, крохотный тюбик зубной пасты и одноразовая зубная щетка. Устраиваешься на обычном сиденье самолета. Ты — великан. Беда в том, что твои плечи слишком широки. Твои ноги, как у Алисы в Стране Чудес, — тянутся на много миль, такие длинные, что касаются подметок сидящего впереди тебя. Приносят ужин: миниатюрный набор «Чикен Кордон Блю» — «сделай сам», вроде конструктора-головоломки, чтобы развлечь тебя во время полета.

Пилот включил сигнал «Пристегнуть ремни» и «Мы просим вас воздержаться от перемещения по салону».

Ты просыпаешься в Мегс Филд.

Иногда Тайлер, дрожа от ужаса, вскакивает по ночам, — ему кажется, что он пропустил замену катушки, или лента порвалась, или фильм соскользнул в проекторе набок, и теперь шестеренки тянут край ленты с линией отверстий через проход для звуковой дорожки.

Фильм слетел с катушки, лампа светит через дырочки сбоку ленты, и вместо речи слышишь только оглушительный звук вертолетных лопастей: «хоп-хоп-хоп», и с каждым «хоп» очередная вспышка света мелькает сквозь отверстие.

Чего еще не должен делать киномеханик: Тайлер изготавливал слайды из лучших одиночных кадров фильма. К примеру, тот первый на памяти всех полноформатный фильм, в котором была сцена с обнаженной актрисой Энгл Дикинсон.

Пока копия этого фильма перекочевала из кинозалов Западного побережья в кинозалы Восточного побережья — сцена обнаженки исчезла. Один киномеханик взял кадр. Другой киномеханик взял кадр. Всем хотелось изготовить слайд с голой Энгл Дикинсон. Порно просочилось в кинотеатры, и многие из этих операторов, — особенно некоторые, — собрали целые коллекции, ставшие легендарными.

Ты просыпаешься в Боинг Филд.

Ты просыпаешься в Эл-Эй-Экс.

Сегодня вечером мы летим почти порожняком, так что можно спокойно поднять подлокотники, опустить спинку и вытянуться. Вытягиваешься, как зигзаг: согнут в коленях, в талии, в локтях, — распрямляешься на три или четыре сиденья. Перевожу стрелки на пару часов вперед или три назад: Тихоокеанский, Горный, Центральный, Западный пояса; час потерял, час выиграл.

Это твоя жизнь, и с каждой минутой она близится к концу.

Ты просыпаешься в Кливленд Хопкинс.

Ты просыпаешься в Ситеке — снова.

Ты киномеханик; злой и уставший, — особенно от скуки, — киномеханик, и ты начинаешь с того, что берешь один кадр из порнографической коллекции другого киномеханика, кучу которой ты нашел в будке, — и ты вклеиваешь такой кадр с крепким членом или зевающим влажным влагалищем точнехонько в сосвем-совсем другой фильм.

Это один из всяких фильмов про похождения домашних животных, где кота и собаку семья забывает при переезде, и они должны найти дорогу домой. И вот, когда в третьей части Храбрый Пес и Жирный Кот, говорящие друг с другом голосами кинозвезд, едят отбросы из мусорного бака, на экране мелькает эрекция.