Шрифт:
— Павел Андреевич, а не сделать ли нам то-то, то-то, то-то… А то ведь вызовут на ковер в Георгиевский-то зал…
А тот и отвечает, человечно так, преданно и честно глядя в глаза:
— Сделаем, Владимир Зеноныч, сделаем. Всеобязательнейше исполним. Не посрамим ваших седин и честь родимого управления. Разрешите идти?
Ах, как же переменились отношения эксгенерал-полковника и бывшего болванистого подполковника! Стали такими теплыми, тесными. Ну просто Ганнимед и Юпитер, Дзержинский и Владимир Ильич, Василий Иваныч и Петька.
И вот однажды одним прекрасным утром круглый генерал завтракал — рыбкой, буженинкой, сардельками с пюре, да еще чайком баловался, с коврижками и пряниками. Прямо в рабочем своем кабинете, дома-то не успел, торопился на службу. В парке за блендированными стеклами разгуливала метель, клены стояли жалкие облезлые будто горелые, мрачные вороны каркали на их ветвях. Раскатисто так, не по-нашему — все им каррамба да каррамба…
«Да, минуло лето красное, — круглый генерал нахмурился, не доел коврижки, густо сдобренной цукатами и маком, порывисто вздохнул. — Да, все проходит, к весне как пить дать отправят на пенсию. Маршала — к доктору не ходи — не дадут. М-да, на персональную, заслуженную, республиканского значения. А может и союзного — широка страна моя родная. Эх, а хорошо бы уйти не просто так, а героем. Хрен с ним, пусть будут не маршальские звезды на широких плечах — одна, золотая, на заслоне груди. Только вот добыть ее еще труднее, чем кремлевскую. Тут очень крепко подумать надо. И головой, головой.» Не доев, не допив, генерал поднялся, подошел к внушительному, в полстены портрету Феликса Эдмундовича, быстро оглянувшись, надавил тайную пружину. Та в ответ щелкнула, и рыцарь революции покладисто подался вправо, обнажая содержимое своих тылов — мощный, еще дореволюционной работы сейф. Именно такие уркаганы и называют «медведями». Генерал с видом опытного дрессировщика отключил сигнализацию, забренчал ключами, поладил с дверцей и, вытащив потертую общую тетрадь, шевеля губами, принялся за чтение.
Вариант один. Организовать покушение, громкое, но неудачное, а затем убрать зачинщиков в перестрелке…
Вариант 2. Организовать поджог с выраженной политической направленностью (райком, лучше обком, здание НКВД, тюрьма), а затем зачинщиков его убрать при задержании.
Вариант 3. Организовать пожар, лучше взрыв, с резкой социальной направленностью (жилые дома, больницы, санатории, детские сады), а затем убрать его зачинщиков по горячим следам.
Вариант 4. Организовать заговор против советской власти, разоблачить его, а зачинщиков бить, пока не сознаются. До суда не доводить, убрать их при попытке к бегству.
Всего путей к чекистскому совершенству было с полсотни, тернистых, длинных и извилистых. Иди-ка выбери единственно правильный, чтобы не споткнуться и не сломать ногу, а паче чаяния и шею. Недаром в песне поется — наша служба и опасна и трудна…
«Нет, не то, не то, не то», — шевелил губами генерал, трудно и вдумчиво вникал и, не забывая ни на миг, что все на свете повторяется, вспоминал уроки истории. И учителей — Агранова, Ягоду, Берию. Да, хорошо было им, политический момент соответствовал. Хочешь тебе заговор, хочешь поджег, хочешь… А, чего хочешь… А тут… Прогрессивная общественность, мать ее за ногу. Борцы за демократию…
Так толком и не придумав ничего, он почти добрался до конца, уже было загрустил, жутко пригорюнился и страшно расстроился, как вдруг узрел последний вариант, скупо предлагающий нижеследующее: добыть известного
а) шпиона,
б) диверсанта
в) террориста
с целью обеспечения широкого международного резонанса. Чтобы и в Кремле было слышно.
«Шпиона, террориста, диверсанта? Ну-ка, ну-ка, ну-ка. Шпиона, террориста, диверсанта?» Чувствуя, как в предвкушении удачи птицей забилось сердце, генерал привстал, крепко помассировал лобастый череп, крякнул и снова сел, уже сосредоточенный и волевой. — «Постой, постой. Значит, говоришь, шпиона, террориста, диверсанта? А как вам понравится международный хищник по кличке Барбаросса?» И как же он только мог забыть про такую дичь? Тут же крепкий палец его уперся в кнопку селектора и голос, начальственно-стальной, ударил дежурного майора по ушам:
— Позвать! Сей же момент!
Момент не момент, но очень скоро в двери поскреблись, негромко так, с бережением, и перед круглым генералом явился тоже генерал, правда, из начинающих, всем своим видом выражая уважение и готовность к действию — что изволите, Владимир Зенонович?
— Присядьте, Павел Андреевич, — тот милостливо указал на кресло, рявкнул по селектору насчет чаю с бубликами и сразу взял быка за рога. — Вы насчет террориста этого, международного, как его, а, Барбаросса, помните? Не пустили дело на самотек?
Тихо так спросил, свистящим шепотом, но очень и очень доходчиво. Павла Андреевича, к примеру, пробрало до печенок.
— Ну что вы, Владимир Зеноныч. Не забывается такое никогда. Держим на контроле, — тоже шепотом ответил тот, проглотил тягучую слюну и словно в прежние, подполковничье-балванистые времена выпрямился в кресле. — Не отнимаем рук, не опускаем глаз. У него еще двое выкормышей здесь, держим в качестве наживки. Только прикажите — и заглотит. Тут-то и ухватим его за рыжую бороду.
— Все правильно, за зебры его, за зебры, — круглый одобрительно кивнул, резко щелкнул пальцем и, сверкнув по-орлиному глазами, вдруг поднялся, широкоскулое лицо его сделалось серьезным, а на скулах выкатились желваки. — Равняйсь! Смирна! Слушай приказ! Пусть глотает! И как можно глубже! А то ведь вызовут на ковер в Георгиевский зал…
— Слушаюсь, — генерал из начинающих тоже встал, вытянулся, прищелкнул каблуками. — Сделаем, Владимир Зеноныч, сделаем. Всенепременнейше исполним. Не посрамим ваших седин и честь родного управления. Разрешите выполнять?