Халл кивнул, соглашаясь, и заметил:

– Вы, конечно, можете думать, что я не прав, но уверяю вас, англичане – это одна из наиболее порядочных наций в нашем беспокойном мире. Если вы хотите покончить с интернированием, то вам придется взывать именно к чувству порядочности. А с помощью ИРА этой дорогой идти невозможно.

– Мы вынуждены иметь дело с бесами, – добавила Маргарет. – В их руках ключи от лагерей.

Морин оставила этот легкий упрек без ответа: с хорошими людьми дело иметь намного труднее, чем с плохими.

– Благодарю за компанию. Извините, мне пора, – сказала она и встала из-за стола. К столу подошел посыльный.

– Мисс Мелон?

Морин медленно кивнула.

– Это для вас, мисс. – В руках посыльного был небольшой красивый букет свежих гвоздик. – Я поставлю их в вазу в ванной комнате, мадам. Здесь есть записка, может быть, вы хотите прочесть ее сейчас?

Морин заметила маленький темно-желтый конверт и вытащила его. На нем не было никакой подписи. Молодая женщина взглядом попросила разрешения у Маргарет и Халла прочесть адресованную ей записку, а затем вскрыла конверт…

Мысли Морин унеслись в Лондон, к событиям пятилетней давности… Они с Шейлой скрывались в надежной квартире у соседей-ирландцев в Ист-Энде. У них было секретное задание, их местонахождение знал лишь военный совет временной ИРА. Однажды утром торговец цветами доставил к их двери букет из английской лаванды и наперстянки. Хозяйка квартиры, ирландка, ворвалась в их комнату и бросила цветы на кровать.

– Тоже мне – секретная миссия называется! – прокричала она и в гневе плюнула на пол. – Какие же вы жалкие идиотки!

Морин и Шейла вскрыли прикрепленный к букету конверт и прочли письмо:

К письму была приложена обычная брошюра-путеводитель, необычной была лишь подпись: не какого-то туристического агентства, а военной разведывательной службы.

За всю свою жизнь Морин не чувствовала себя столь униженной и испуганной. Они с Шейлой выскочили из квартиры в чем были, даже ничего не накинув на себя. Несколько дней они скитались по паркам и лондонскому метро, не осмеливаясь выйти на какие-либо контакты, боясь, что выдадут себя. В конце концов, проведя две самые ужасные в жизни недели, они решились связаться с кем-нибудь из своих в Дублине.

И сейчас она вскрыла конверт, но пополам сложенный листок, что лежал там, вынимать не стала, а прочла ту часть, что виднелась:

Морин не хотелось полностью вынимать листок, чтобы прочитать подпись, но другого выхода не было. Резким движением она выхватила лист из конверта и увидела:

Морин заперла дверь своего номера на замок. Цветы уже стояли на туалетном столике. Она вынула их из вазы и пошла в ванную. В ярости изломав букет, она швырнула его в унитаз. В большом зеркале на стене она увидела отражение спальни с приоткрытой дверью в гостиную. Она быстро огляделась. Дверь в туалет также была открыта, но Морин помнила, что перед уходом закрыла ее. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы придать своему голосу уверенность, она громко произнесла:

– Брайен?

Из гостиной послышался звук какого-то движения. Колени Морин предательски задрожали, и она с силой сжала их.

– Флинн, черт тебя побери!

Дверь, ведущая в гостиную, стала медленно открываться.

– Мадам? – Из дверного проема на нее удивленно смотрела горничная. Морин с трудом перевела дыхание.

– Здесь есть еще кто-нибудь?

– Нет, мадам.

– А кто-нибудь был?

– Только мальчик, который принес цветы, мадам.

– Хорошо, идите.

– Да, мадам. – Горничная вывезла свой пылесос в коридор.

Морин пошла за ней вслед и закрыла дверь на ключ, потом села в кресло и уставилась на обои на стене. Ее удивляло собственное спокойствие. Ей даже захотелось, чтобы он вылез из-под кровати и улыбнулся своей странной улыбкой, что на самом деле вовсе даже не было улыбкой. Морин вызвала в своем воображении его образ – и вот он уже как будто стоит перед ней.

«Прошло безумно много времени, Морин», – сказал бы он. Он всегда так говорил после долгой разлуки.

Или нет, он спросил бы ее: