– Да все так думали, не только ты. Но этот подонок не оставил даже следов тела. Поэтому там совершенно не за что зацепиться. А тебе пора бы…

– Можно было бы поступить так же, как с Ричардом Крафтсом, – сказал Патрик, имея в виду печально известного в штате Коннектикут преступника, осужденного за убийство жены; ее тело так и не было найдено, однако мужа удалось привлечь на основании нескольких фрагментов волос и костей, обнаруженных на арендованной им лесопилке. – Но и на это не удалось наскрести, я не сумел найти даже косвенных улик.

– О чем я и говорю. И пора бы тебе успокоиться.

– Спасибо, я так и сделаю, – ответил Патрик с выражением лица как-это-мне-самому-не-пришло-в-голову? И его ирландская сущность заклокотала при взгляде на своего друга Анжело – который купил утреннюю газету с фотографией Мары на первой странице, который отправляет на продажу свой лодочный док, выдергивая его прямо из-под лодки друга. Флора, убежавшая поразмяться по все еще безлюдному причалу, теперь вернулась и вскочила на палубу.

– Я имел в виду… – Анжело замялся, пытаясь найти слова, чтобы заделать брешь, которую только что пробил.

– Ты имеешь в виду, что пора начать жить, насколько я понял, – помог Патрик, дружески взглянув на старого приятеля. Это был тот характерный взгляд, которым вы даете другу понять, что лучше него вас не знает никто, что вы учтете его пожелания, что он всегда прав, тогда как на самом деле вам просто нужно, чтобы он заткнулся и отстал.

– Точно. Честно говоря, именно это я и имел в виду, – обрадовался Анжело и даже вздохнул с облегчением, когда Патрик свернул газету и забросил ее в люк – вроде как избавился, а на самом деле – сохранил навсегда.

Как сохранял все изображения Мары.

Потому что, подумал он, заводя мотор, в то время как Анжело отдавал швартовы, чтобы направиться к месту рыбалки, это был один из открытых им способов сохранять ее в живых. Вот так, а еще…

Все эти девять лет весь мир полагал, что Мара Джеймсон и ее неродившееся дитя погибли, и сейчас по-прежнему продолжал оставаться в этом убеждении. Патрику вдруг припомнилось его католическое детство и слова из Символа веры: Веруем во все, что видимо и не видимо глазу.

Очень трудно, просто невозможно верить в то, что не видимо. А мир не видел Мары уже более девяти лет.

Отойдя кормой от причала, включив вспомогательные винты на носу судна, он скользнул в протоку. Лодка зачавкала по глубокой воде; затаившись в тени зеленого болотистого берега, на нее молча взирали серые цапли. Восходящее солнце пробивалось сквозь низкорослые дубы и светлые сосны. Золотая россыпь сияла на всей поверхности воды по курсу.

Мертвые никогда не исчезали. Так или иначе, но земля выдавала их. Патрик знал, что мертвые всеми силами старались сделать так, чтобы их обнаружили. Тибетская Книга мертвых рассказывает о голодных привидениях, мучимых невыносимой жаждой, голодом, зноем, усталостью и страхом. Патрик, казалось, был знаком с этим явлением: всю свою жизнь он посвятил расследованию убийств и был уверен, что у мертвых есть собственные эмоции, что они преследуют живых до тех пор, пока не будут найдены.

А Мару так и не нашли.

После всей той работы, которую он осуществил в связи с ее делом, он должен был бы знать – хотя бы интуитивно, глубоко в душе, – мертва ли она. Он словно чувствовал Мару Джеймсон умом, кожей, сердцем. Она жила в нем постоянно, ежедневно, и он знал, что никогда не отрешится от нее до тех пор, пока точно не узнает, что произошло. И где она теперь…

Птицы суетились в вышине, осваивая небесную лазурь прямо над одиноким красным буем. Анжело подготовил удочки. Флора стояла рядом с Патриком, прижавшись телом к его ноге; он прокашлялся и поспешил заняться рыбой, тщетно пытаясь отвлечься от мыслей, преследовавших его всегда и везде.

И он знал, что, вернувшись, будет готов написать ей письмо этого года.

Кажется, все начиналось снова. Как случалось каждый год в это время. Точно так, как каждый год в Новой Англии наконец отступают холода, как птицы возвращаются на север из зимнего странствия, как зацветают розы и сады утопают в обилии цвета, как над ними нависает летнее солнцестояние, даруя самый долгий день… Так время возвращается вспять.

Мэйв Джеймсон подстригала кусты в саду. На ней была широкополая соломенная шляпа, белая ситцевая рубашка и ярко-розовые садовые перчатки. Несмотря на одежду, она намазалась солнцезащитным кремом. Когда она была еще маленькой девочкой, люди не знали о разрушительной силе солнца, все думали, что оно обладает большой целебной силой и чем его больше, тем лучше.

Но в прошлом году ей удалили раковое пятно на щеке, и она твердо настроилась сделать все, чтобы не допустить этого снова, быть по возможности здоровой и дожить до того момента, когда раскроется вся правда.

Она всегда тщательно следила за тем, чтобы не забывать смазывать внучку солнцезащитным средством. У Мары была такая белая кожа, типично ирландская – бледная и сплошь в веснушках. Ее – то есть Мары – родители погибли в катастрофе на пароме, когда отправились на родину ее матери, в маленький городок в Ирландии.