– Подвезите меня, будьте так добры… Я опаздываю, мне нужно как можно скорее попасть к дочери…

– Садитесь в машину, Лили, – сказал Лаэм, открывая для нее дверцу.

– Спасибо, Лаэм, – торопливо поблагодарила она. Что бы она без него делала! – Попросите его поскорее довезти меня, только скорее…

Лаэм не ответил. Он закрыл за ней дверцу и начал о чем-то говорить с сотрудниками береговой охраны, стоявшими тут же, – но время же идет! Зачем он задерживает водителя! Лили наблюдала за тем, как трое разговаривали, передавали ключи, опять что-то говорили, – боже, ну сколько можно! Ей хотелось закричать. Когда Лаэм открыл дверцу у водительского места, взгляд ее был холоден, как лед, беспощаден, как кинжал. В глазах стояли слезы – злости, ярости, отчаяния, – потому что болтовня этой троицы означала для нее задержку аренды автомобиля, и это накладывалось на испорченный день рождения Роуз и на тот факт, что у нее сдает сердце.

– Господи, Лаэм, – сказала она, – мне же нужно ехать!

– Я знаю, Лили, – ответил он, усаживаясь на место водителя и дотягиваясь здоровой рукой до дверцы с намерением захлопнуть ее. Затем он повернул ключ, и двигатель заработал.

– Вы собираетесь везти меня в пункт проката? – удивилась она.

– Нет, я собираюсь везти вас в больницу, – сказал Лаэм.

– Но это же в Мельбурне. – Она все еще не понимала, что происходит, по-прежнему прикидывая, сколько времени понадобится на то, чтобы взять в прокате автомобиль, и никак не могла взять в толк, как Лаэм не может понять, что ей предстоит проделать еще один лишний шаг на пути к Роуз.

– Знаю, что в Мельбурне.

– Лаэм…

– Начальник береговой охраны – мой друг, – ответил он. – Это его личный автомобиль. Он предоставил его нам, чтобы я отвез вас в больницу.

Лили все еще плохо соображала, но постепенно до нее начинало что-то доходить; между тем он вырулил на дорожку, ведущую к маяку, прибавил скорость, вышел на шоссе и повернул к югу, на Мельбурн. Это был спортивный автомобиль с приводом на четыре колеса и полками для багажа; заднее сиденье было сплошь забито буями, нейлоновыми канатами с намотавшимися на них засохшими водорослями и щетками мидий; там же лежал огромных размеров проблесковый маячок.

– А как же начальник обойдется без машины? – с сомнением спросила Лили.

– Он сказал, что воспользуется фургоном.

– Почему вы все это делаете?

– Потому что вам нужно в Мельбурн.

– Но я вполне могу вести сама.

– Туда нужно попасть быстро. И, честно признаться, у меня вовсе нет уверенности в том, что вы сейчас в состоянии вести машину.

– Но это вовсе не ваше дело, – заметила Лили.

Лаэм промолчал и прибавил газу. Лили невольно съежилась в надежде, что ее фраза прозвучала не столь неблагодарно. За окнами мелькали километры; по одной стороне дороги вытянулись сосны и дубы, по другой – бескрайняя гладь воды. Даже с берега можно было увидеть китовые фонтаны в заливе. Лили вспомнила выражение лица Роуз, взгляд ее зеленых глаз, когда та впервые увидела Нэнни. Лили даже прикрыла глаза, чтобы подольше удержать этот удивительный момент.

Очнувшись, она взглянула на Лаэма.

– Простите меня, – сказала она.

– Прощаю, – ответил тот. Он внимательно следил за дорогой, словно ему было вовсе не до разговоров. Темные серо-голубые глаза сосредоточены. Солнце мелькало сквозь стволы и сучья деревьев, окаймлявших дорогу, и в этом мерцании его глаза казались то яркими, то темными, то снова яркими.

– Я серьезно, – сказала Лили. – С моей стороны было свинством так говорить. Я вовсе не хотела бы показаться неблагодарной.

– Мы раньше никогда не ездили по этой дороге? – спросил Лаэм.

Она поняла, что он имеет в виду.

– Да, ездили, – ответила она. – И с тех пор я всегда очень сожалела об этом.

Он мельком взглянул на нее.

– Но причина вовсе не та, что вы думаете, – продолжала она. – Просто я не люблю быть кому-то обязанной, в том числе и вам.

– Вы мне ничем не обязаны, – сказал он, – ни в каком отношении.

Дорога летела вдоль побережья, и Лили смотрела на залив. Она знала, что он говорит правду. Он никогда ничего от нее не ждал – никогда, ничего. Но после того, что Лили пришлось пережить, – еще до рождения Роуз, до приезда в Кейп-Хок, – она утратила доверие к людям. Когда-то она верила, что в душе все люди добры, что они стремятся помогать друг другу. Ведь именно так ее вырастили.

Но к тому моменту, как она попала в Кейп-Хок, эта вера сильно пошатнулась. В том-то и заключалась беда Лаэма, подумала она, что он был одним из первых, с кем она познакомилась по приезде в маленький рыбацкий поселок в глухом краю Новой Шотландии на далеком северном побережье.

Она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания о том, что случилось девять лет назад. Ребенок вот-вот должен был появиться на свет, и она с трудом передвигалась. Но думала только о том, чтобы оказаться подальше оттуда – в новом месте, в новом доме, который был ей вовсе не по карману; она вспомнила, как ехала в своей разбитой колымаге, которой требовалось менять все четыре колеса после долгого пути к северу, а в кармане у нее была ничтожная сумма денег, которой не хватило бы даже на то, чтобы поменять масло. Теперь, сидя рядом с Лаэмом, она невольно положила руку на живот – словно носила Роуз еще вчера.

– Причина совсем иная, верите? – сказала она, открывая глаза и глядя на него.

– Причина чего?

Что с тех пор я всегда сожалела об этом. – Она сделала паузу, обдумывая, как бы точнее сформулировать мысль. – С тех пор, как мы встретились и вы делали то, что делали.

– Но почему? Почему вы жалели об этом?

– Потому что я…. – Она запнулась, отвернулась и поглядела в окно – на широкое голубое пространство океана, на кружащих над водой чаек, на далекую зыбь, которая вполне могла быть фонтаном над спиной кита. – … Я не очень хорошо обращаюсь с вами. Во всяком случае, недостаточно хорошо.