На следующее утро мне принесли посылку. В кожаном футляре прятался заряженный мобильник. Я не умел им пользоваться и попросил показать одного из практикантов. Оказалось, что финансовый лимит неограничен. Только звонить мне было некому. От тетки я получил письмо, что мама, после ремиссии, опять угодила в психушку. А на новой квартире, где гужбанила тетя Лида, связь давно отключили за неуплату.

Я крутил в здоровой руке бесполезное для меня чудо цивилизации, как вдруг телефон задергался и огласил палату чирикающей синкопой. С перепугу я его чуть не выронил. Впервые в жизни мне позвонили, тут любой бы свихнулся! По счастью, единственный сосед, с которым я делил палату, где-то катался. У него шевелились обе руки, и частенько навещали родичи.

Задыхаясь от собственной важности, я приложил трубку к уху.

— Как дела, Питер? — слышимость была такая словно Винченто находился в соседней комнате. — Ты герой, справился на «отлично»!

— Вы вправду так считаете?

— Результат выше всяких ожиданий. Питер, я сейчас нахожусь в Сакраменто и начинаю заниматься нашим делом. Если ты не передумал?

— Нет, — сказал я. — Я не передумал.

— Вот и замечательно. Не слишком переутомляй глаза, они тебе еще пригодятся. Следующий тест тебя уже ждет, только пароль другой. Прочтешь его в бумажке, приложенной к телефону.

Я заглянул в коробочку и увидел маленький листок. После этого дня и в течение шести месяцев, пока шло оформление моих документов на выезд, Винченто всякий раз менял пароли. Это походило на шпионскую игру и порядком нервировало меня, но доктор был непреклонен. Он заявил, что никто не должен совать свой нос в компьютер без меня.

Кроме пароля на листочке имелось нечто вроде инструкции по пользованию трубкой. При нажатии на клавишу «2» раздавался звонок в тетиной квартире, в Питере. Если она оказывалась способна разговаривать и находилась дома, то мы мило болтали. Винченто покрыл ее телефонные долги в шесть тысяч рублей. Но очень скоро тетку опять отключили. На клавишу «3» отзывалась моя мама. Когда могла общаться, и когда ей доверяли телефон. Американец ухитрился и ее обеспечить трубой. Я позвонил маме один раз, послушал ее сонный, заторможенный голос и ничего не сказал. Я боялся, что разревусь и наживу припадок. Но пришлось согласиться: «работу» мне оплатили по-царски.

На клавишу «4» отзывался человек из Фонда, работавший в Москве, а на «1», естественно, отзывался сам доктор.

Ему я позвонил после того, как у меня пытались спереть компьютер. Буквально в тот же день невидимые агенты Винченто подсуетились, и в палату доставили маленький, но очень тяжелый сейф. Могу только представить себе, как замаслили парни из Фонда кафедральное и институтское начальство, чтобы те закрыли глаза на мои неслыханные привилегии. Я быстро навострился складывать ноутбук и убирать в железный ящик. Ключик болтался у меня на шее.

В последующие дни я читал намного меньше, чем обычно. Я почти полностью забросил японский язык и кино. У меня существовал список из шестисот фильмов, которые следовало обязательно посмотреть. По крайней мере, сто пятьдесят, тех, что Винченто отметил двойной звездочкой.

Парень с незапоминающимся лицом, вроде бы медик, а вроде бы и нет, но в халате, подбрасывал мне деньжат от Винченто и регулярно осведомлялся о потребностях. Я возвращал ему деньги назад и просил купить фильмы и фруктов для всего отделения. Таким образом, наличность быстро заканчивалась, но не все картины, отмеченные доктором, встречались в продаже. Кое-что безликий помощник приносил бесплатно, с возвратом. Впечатление от просмотра возбуждало во мне то же чувство, что и после первого задания с русским роком. Я силился, но никак не мог подобрать определения…

Примерно семьдесят процентов картин отсняли в Штатах, но встречались японские, немецкие и даже российские ленты. Американцы снимали боевики и мелодрамы из жизни молодежных банд или про крутых пацанов, у которых обидели близких, а они потом расправляются со злодеями. Поровну насилия и слез.

…Старший класс захолустной школы. Директор и учитель физкультуры — настоящие чудовища, исподтишка бьют ребят и принуждают платить левые деньги за обучение. Главные герои, он и она, полфильма трахаются, но успевают вывести подонков на чистую воду. Причем в полицию не обращаются, а как-то так подстраивают, что негодяи сгорают в машине.

Так им и надо…

Следующий сюжет. Дочка живет с матерью в трейлере, мечтает уехать в Голливуд и стать певицей. Вместо этого пьяная и вечно агрессивная мать заставляет дочку работать в баре, отбирает все деньги, еще и бьет ее. На протяжении фильма у этой женщины не было ни минуты доброго настроения. Мало того, подруги матери, такие же свирепые мегеры, выслеживают девушку, как она целуется с подругой, и устраивают на нее настоящую облаву… Чудом ей удается бежать, и попадает она к каким-то сектантам. Ребята тусуются на природе, ночуют в палатках. Они убеждают героиню, что не надо молиться злобному боженьке, лучше жечь свечи, танцевать в круге раздетыми, и любовь сама придет. Так и выходит… Все такие добрые, потому что верят, что надо любить друг друга, а остальное как-нибудь образуется. Они собирают героине денег, чтобы она добралась до Голливуда.

И заканчивается все очень круто. Девчонка становится популярной певицей и поет, обнявшись со своей розовой подружкой, а потом все орут и хлопают. А она говорит: вот, братцы, я такая же, как вы! Я такая же, я люблю оттопыриться и заколбаситься! Мне в кайф бухнуть и приторчать! Жизнь коротка, я пью и гуляю, и мне наплевать на все! Моя мамочка и прочие придурки хотели меня зачморить, сделать из меня рядовую прихожанку, серую мышь в забытой дыре. Чтобы я драила толчки на пыльной бензоколонке посреди пустыни, а по вечерам утирала сопли троим прожорливым чудовищам. И чтобы раз в неделю мой муж-работяга нажирался и ставил бы мне фингал. А потом засыпал бы в собственной блевотине. Но я не таковская, я выбрала трудную дорожку и иду по ней до конца! Мы все должны бороться за право быть собой и не слушать всяких старых пердунов!..