Гринчук поднял вверху руку с бумагами.

– Была также предпринята попытка дискредитировать моего подчиненного. Вот с этих позиций мы и начнем работать.

Гусак достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Трофимов побледнел и прислонился спиной к стене. Сержанты стояли, глядя себе под ноги.

– Сходи умойся, – сказал Гринчук Братку и обернулся к Трофимову. – Обработай ему раны перекисью и что там у вас еще есть.

Браток что-то невнятно пробормотал и вышел в ванную. Лейтенант ушел следом.

– Вы, майор, идите к себе в кабинет, а я пока переброшусь парой слов с сержантами.

Гусак вышел.

Постоял секунду за дверью, в коридоре. Потом вошел к себе в кабинет и сел за стол.

Вот и все, подумал Гусак. Нарвались. Вот и все.

Послышался чей-то невнятный крик, потом наступила тишина.

Открылась дверь кабинета, и вошел Гринчук. Молча прошелся по кабинету, потирая ребро правой ладони. Половицы скрипели.

– Такие дела, майор, – сказал, наконец, Гринчук. – Еще сегодня утром у меня к тебе не было претензий. И еще сегодня утром ты мог не бояться за свою карьеру…

Гусак слушал, сосредоточенно крутя в руках шариковую ручку.

– У нас с тобой есть два варианта, – сказал Гринчук. – Всего два. Первый – ты сам пишешь рапорт на увольнение из органов. Сам. По состоянию здоровья. В этом случае я тебе гарантирую, что твой рапорт будет принят, и тебя просто уволят. Второй вариант, ты не хочешь писать рапорт, и я вынужден буду принять меры, чтобы ты вылетел из органов. В этом случае я тебе не гарантирую, что все пройдет гладко. И самое главное – я не угрожаю тебе. Я констатирую факты. Если мы договоримся – ты даже еще с месяц сможешь поработать, чтобы не связывать твой уход с этим эксцессом.

Гусак молчал

– Ты меня слышишь, майор? – спросил Гринчук.

Гусак кивнул.

– Что выбираешь?

Молчание.

– Не слышу!

– Первое, – хрипло произнес Гусак.

– Хорошо, – кивнул Гринчук. – Тогда сейчас ты сядешь тут и напишешь вместе со своим лейтенантом рапорта, из которых будет следовать, что два напившихся сержанта напали на старшего по званию, нанесли ему телесные повреждения, а вы, господа офицеры, этих двух сержантов задержали.

Гусак вздохнул обреченно.

– Пиши, майор!

Гусак достал из ящика стола лист бумаги, положил его перед собой.

– Пиши, майор, – повторил Гринчук. – Потом дашь списать лейтенанту. Я его тут по одному важному делу пошлю. Когда закончите с писаниной – звякнешь в роту ППС и дежурному по району, попросишь забрать засранцев.

В кабинет сунулся Трофимов.

– У Бортнева все нормально? – спросил Гринчук.

– Это… Ссадины залили, лицо вытерли, кровь остановили… Оружие и вещи вернули.

– Ладно, – кивнул Гринчук, – тебе майор потом все объяснит, а пока ты отправишься к вашему рынку и в одном из контейнеров лично, подчеркиваю – лично – найдешь служебное удостоверение прапорщика Бортнева. Тебе на все это – двадцать минут. Я жду.

Браток стоял в коридоре, потирая запястье правой руки.

– Как самочувствие? – спросил Гринчук.

Браток отвернулся.

– Не хочешь зайти к сержантам, поговорить? – спросил Гринчук.

Браток молча вошел в комнату, где несколько минут назад был прикован наручником к трубе. Теперь его место занимали сержанты. Их куртки, оружие, рации и остальное снаряжение было сложено аккуратной кучкой в углу комнаты. Лица были бледны, а Шкурпит еще и держался рукой за бок.

– Мне выйти? – спросил Гринчук.

Браток молча подошел к сержантам.

Гореев заскулил, а Шкурпит попытался отползти.

– Извините, – сказал, заглядывая в комнату Трофимов. – Откройте, пожалуйста, входную дверь.

Гринчук недоуменно оглянулся.

– Вы забрали ключ, – напомнил лейтенант.

– А, – Гринчук полез в карман. – У вас тут есть водка?

– Нету.

– Не ври.

– Нету, вчера допили, а сегодня…

– Ладно, на обратном пути – купишь бутылку. Две.

– Понял, – Трофимов убежал.

– Так мне выйти? – еще раз спросил у Братка Гринчук.

– На хрен, – сказал Браток.

Отошел в угол комнаты и поднял то, что осталось от его мобильника.

– Телефон разбили, сволочи…

– У тебя есть личные пожелания по поводу сержантов? – спросил Гринчук.

Браток помотал головой и вышел из комнаты.

Гринчук нагнал его на улице, возле подъезда:

– Подожди.

Браток остановился.

– С ними я разберусь, – сказал Гринчук.

– А какая мне разница? – Браток обернулся к подполковнику. – Мне разница какая? Я от этого перестану быть Братком? Я стану ментом, и меня не будут вот так вот мудохать ногами по лицу? Так они знали, что я мент, они ксиву видели, но все равно я для них не был человеком. Я им помешал девку прессовать, а когда они меня начали топтать, девка молча слиняла, чтобы не связываться. Понимаете? Понимаете?