— Это значит не требовать второй порции мороженного, — с гордостью отрапортовал Тони.

Все рассмеялись, и Тони довольно огляделся, потому что именно на это он и рассчитывал.

— Именно, — сказал Петтерсон. — Ты можешь играть в теннис, можешь плавать и…

— Хочу научиться играть в бары, — вставил Тони. — Хочу научиться попадать в дугу.

— Можем попробовать, — сказал Баннер, — но ничего не могу обещать.
– Мне еще ни разу не удавалось попасть в дугу, хотя я намного старше. С этим нужно родиться.

— Все это тебе можно, Тони, — продолжал Петтерсон, отметив про себя однако, что Баннер пессимист. — Но при одном условии — как только ты начнешь уставать, ты сразу же должен остановиться. Малейшее…

— А если не остановиться? — резко оборвал его мальчик. — Что тогда?

Петтерсон вопросительно посмотрел на Оливера.

— Ну скажи же, — настаивал Оливер.

Петтерсон повернулся к Тони.

— Тогда тебе снова придется лечь в постель и провести там довольно долгое время. Тебе ведь не хотелось бы этого, правда?

— То есть я могу умереть, — развивал мысль Тони, не обращая внимания на вопрос.

— Тони! — воскликнула Люси. — Доктор Петтерсон не говорил этого.

Тони огляделся вокруг себя и Петтерсону показалось, что для мальчика окружающие его люди были в настоящий момент не родителями и друзьями, а подстрекателями и представителями болезни самой.

— Не волнуйтесь, — сказал Тони. Он улыбнулся и выражение враждебности исчезло с его лица. — Я не умру.

— Конечно же нет, — успокоил его Петтерсон, затаив злобу на Оливера, заставившего его участвовать в этой сцене. Он сделал шаг по направлению к ребенку, чуть склонившись, чтобы поравняться с ним.

— Тони, — сказал он. — Я хочу поздравить тебя.

— С чем? — спросил Тони с некоторой настороженностью, видно в ожидании какой-то шутки.

— Ты идеальный пациент, — начал Петтерсон. — Ты выздоровел. Спасибо тебе.

— Тогда я могу это все выкинуть? — спросил Тони и быстрым движением руки снял с себя темные очки. Голос его внезапно зазвучал по-взрослому горько. Без очков глаза его были глубоко посаженными, внимательными, полными меланхолии и одновременно оценивающими, что вносило настораживающую дисгармонию в его худенькое детское личико.

— Может через год или два, — сказал Петтерсон. — Если каждый день будешь делать упражнения. Час утром и час вечером. Не забудешь?

— Нет, сэр, — сказал Тони. Он надел и снова стал обыкновенным мальчишкой.

— Мама знает, какие упражнения, — продолжал Петтерсон, — и она обещала, что не пропустит ни минуты…

— Вы можете показать мне эти упражнения, — вступил в разговор Баннер. — И не утруждать миссис Краун.

— В этот нет никакой необходимости, — поспешила Люси. — Я буду делать это.

— Конечно, — согласился Джеф. — Как вам будет угодно.

Тони вернулся к Оливеру.

— Папа, тебе очень нужно возвращаться домой?

— Боюсь, что да, — сказал Оливер. — Но я постараюсь приехать как-нибудь на выходные еще в этом месяце.

— Отцу нужно вернуться в город и работать, — сказал Петтерсон, — так, чтобы он мог позволить себе оплачивать мои счета, Тони.

Оливер улыбнулся.

— Думаю, ты мог бы позволить мне самому выдать эту шутку, Сэм.

— Извини, — Петтерсон подошел и поцеловал Люси в щеку. — Цветешь, — сказал он, — цветешь как дикая роза.

— Я пойду мимо гостиницы, — сказал Баннер. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам, доктор?

— С удовольствием, — ответил Петтерсон. — Вы сможете рассказать мне по дороге, что это такое, когда тебе двадцать.

— Пока, Тони, — попрощался Баннер. — Когда мне прийти завтра? В девять?

— Пол одиннадцатого, — быстро вставила Люси. — Это достаточно рано.

Баннер бросил взгляд на Оливера.

— Тогда в пол одиннадцатого, — сказал он.

И они с Петтерсоном направились по тропинке, ведущей к гостинице большой, с достоинством ступающий, грузный мужчина и подвижный стройный темноволосый юноша в измазанных травой парусиновых тапочках. Люси и Оливер некоторое время молча глядели им вслед.

Мальчик слишком самоуверен, подумала Люси, провожая глазами пластичную удаляющуюся фигурку. Только подумать, прийти наниматься на работу в свитере. Она даже хотела было повернуться к Оливеру и высказать свое неудовольствие по отношению к Баннеру. По крайней мере, подумала она, он мог бы позволить мне присутствовать при интервью. Но, в конце концов, она решила не жаловаться. Все уже решено, и она слишком хорошо знала Оливера, чтобы надеяться изменить его решение. Она постарается сама взять в руки этого молодого человека, по-своему.