Шрифт:
— Просто не повезло, — повторил он, опуская руки в карманы, понурив голову, так что подбородок его уперся в грудь. — Я устал от невезения какое свидание?
— Обед, — спокойно произнесла Люси. — С военным, молодым лейтенантом, с которым я познакомилась в госпитале. Он летчик.
— Обед с летчиком, — сказал Оливер. — Долго же вы ели. Было пол четвертого утра, когда вы расстались у двери дома. Что еще вы делали?
— Ну, Оливер, — начала было Люси, вставая.
— Что еще вы делали? — повторил Оливер тем же монотонным сухим голосом. — Вы занимались любовью?
Люси вздохнула:
— Ты действительно хочешь знать?
— Да.
— Да. Мы занимались любовью.
Оливер кивнул все так же соглашаясь.
— Это был первый раз?
Люси ответила не сразу, ей хотелось солгать. Затем она решила не делать этого.
— Нет, — сказала она.
— Ты любишь его?
— Нет.
— Но тебе нравится спать с ним?
— Честно говоря нет.
— Честно говоря нет, — серьезно повторил Оливер. — Зачем же ты тогда сделала это?
Люси пожала плечами.
— Он был ранен в Африке. Сильно ранен. Он очень боится возвращаться туда на Тихий океан…
— А, понятно, — рассудительно ответил Оливер. — Это своего рода проявление патриотизма.
— Не смейся надо мной, Оливер, — сказала Люси. — Мне было жаль его. Это можно понять, правда? Он молод и испуган, он ранен. И для него это, кажется много значит…
— Конечно, я понимаю, — согласился Оливер тихим голосом. — Конечно, в наше время в госпиталях лежат сотни мальчиков, молодых, испуганных, раненных. Я, конечно, не молод, я не испуган. Но я думаю, что меня можно считать раненным. Хочешь лечь в постель со мной?
— Оливер… — Люси направилась к двери. — Ты не в состоянии говорить сейчас. Я иду спать. Если ты действительно хочешь копаться во всем этом, то я готова ответить на все твои вопросы утром.
Оливер остановил ее жестом руки.
— Утром меня здесь не будет. И я в прекрасном состоянии сейчас. Я пьян, я не сплю и я собираюсь уезжать. Завещание, память и точный статус своей собственной жены. Скажи мне, — небрежным тоном продолжил он. — Ведь были и другие, правда?
Люси вздохнула.
— Уже давно, — ответила она, — я говорила тебе, Оливер, что больше не собираюсь лгать.
— Именно поэтому я и спрашиваю, — сказал Оливер. — Хочу увезти с собой истинный счет.
— Да, были другие. И что?
— Когда ты оставалась ночевать в городе после театра, это не только потому, что тебе не хотелось возвращаться домой одной ночным поездом?» спросил он.
— Да.
— Ты любила кого-то из них? — Оливер всматривался в ее лицо.
Потом он шагнул вперед.
— Нет.
— Это правда?
— К сожалению, да.
— Почему не любила?
— Может, потому что вообще не способна никого любить. Не знаю.
— Зачем же ты тогда делала это? — спросил он еще раз, стоя перед Люси и преграждая ей путь к двери. — Какого черта ты делала это?
— Может потому что это придавало мне значимость в собственных глазах, а я с детства чувствовала себя такой незначительной. Может, потому что я чувствовала внутри пустоту. Может, потому что каждый раз мне на несколько минут казалось, что из этого может получиться что-то серьезное, как будто я находила решение какой-то головоломке. Может, потому что я разочаровалась в себе, в тебе, в Тони. Может, потому что я никчемна, что моя мать оставляла меня одну, когда мне было два года. — Она пожала плечами. — Может потому, что так сейчас модно. Я не знаю, но я иду спать… Люси сделала шаг к двери.
— Еще один вопрос, — остановил ее Оливер, не повышая голоса, поникшего от усталости. — Ты собираешься продолжать?
— Думаю, что да, — устало произнесла Люси. — Где-то должна быть разгадка.
Они стояли лицом к лицу. Люси застыла в вызывающей позе. Оливер стоял сгорбившись немного, задумчиво, вопросительно и жалко в свое болтающейся грязной шинели.
— Скажи, Люси, — голос его звучал тихо, почти как элегия с прощальной темой. — Ты счастлива?
— Нет, — ответила она.
Оливер кивнул.
— Вот этого простить нельзя. Нельзя не быть счастливым.
Он подошел к жене, руки его беспомощно болтались, глазами он впился в ее лицо, словно ища что-то.
— Ты пошлая распутная женщина, — спокойно сказал Оливер.
И ударил ее, сильно, сжатым кулаком, как бьют мужчину.
Люси отшатнулась, ударилась о стену, но не заплакала, и не попыталась защитить себя. Она выровнялась, облокотившись о стену, не мигая глядела в глаза мужу. Он вздохнул и сделал еще один шаг к ней. И снова ударил, сильно, вынося приговор и ей, и самому себе.