Шрифт:
Тони медленно приблизился к матери, взял ее руки в свои, сначала одну, потом другую, и осторожно вытер грязь с окровавленных ран. Потом он поднял ее волосы со лба и платком снял капли пота с усталого постаревшего лица. Тони повел мать к машине и помог ей сесть. Немного постояв рядом, он поймал взгляд ее поднятых глаз, из которого постепенно уходила боль.
Тони нежно кончиками пальцев коснулся ее щеки, как она это часто делала, когда он был ребенком, и сказал:
— Больше не нужно будет ездить на могилу, да?
Его пальцы ощутили легкий трепет ее кожи. И она с благодарностью кивнула.
— Да, — ответила Люси.
Когда они вернулись в Париж, была почти полночь. Тони отвез мать прямо в отель. Он помог ей выйти из машины и повел ко входу. Они шли подавленные предстоящим расставанием.
— Тони, — сказала Люси. — Я буду здесь еще один день. Можно прийти к тебе завтра. Я хочу что-то подарить твоему сыну — игрушку.
— Конечно, — сказал Тони.
— Если не хочешь, можешь на это время уйти из дому, — с болью в голосе произнесла Люси. — Твое присутствие необязательно.
— Знаю.
— Хорошо, — быстро ответила она. — Я приду после обеда. Когда он просыпается днем?
— В три часа.
— Я приду в три.
И тут он понял, что не может расстаться с ней вот так. Со сдавленным детским всхлипом он обнял мать и прижал ее к себе. Груз последних лет, тяжесть памяти и совершенных ошибок постепенно спадали с его плеч, когда он держал ее в руках, прощая и молча моля о прощении, цепляясь за нее, как за обломки того, что осталось от ими самими разрушенной любви.
Люси прижимала сына к себе, утешая, поглаживая его плечи, забыв о прохожих, с любопытством оглядывающихся на них, проходя по темным улицам чужого города.
— Мама, — сказал Тони. — Помнишь я спросил тебя, когда уезжал в конце того лета, что бы мы сказали друг другу, если бы нам случилось когда-нибудь встретиться — ты помнишь, что ты ответила?
Люси кинула, возвращаясь памятью в тихий осенний день, к темной голубизне горного озера, к мальчику, за лето выросшего из своего детского костюмчика.
— Я сказала: Наверное, мы скажем друг другу «Привет».
Тони осторожно освободился из объятий матери и заглянул ей в глаза.
– Привет, — серьезно сказал он. — Привет, привет.
И они улыбнулись друг другу, как могли бы улыбнуться любые другие мать и взрослый сын, мирно прощаясь после дня, проведенного за городом. Люси посмотрела на свое порванное и измятой платье, на дырявые чулки и разбитые колени.
— Боже, ну и вид у меня! Что могут подумать в гостинице! — она рассмеялась и наклонившись, спокойно поцеловала его в щеку, как будто именно так желала ему спокойной ночи все эти двадцать лет. — Спи крепко, сказала Люси, повернулась и пошла в гостиницу.
Некоторое время Тони смотрел ей вслед, как она прошла через холл к стойке портье — высокая, усталая женщина, одинокая и не скрывающая своего возраста, цельная и примирившаяся со всем, лишенная всяких иллюзий. Тони сел в машину и поехал домой.
В квартире было темно, он вошел и направился в детскую, остановился над кроваткой ребенка и прислушался к его дыханию. Вскоре малыш проснулся и сел не кровати.
— Папочка, — сказал он.
— Я просто пришел пожелать тебе спокойной ночи. Я только что расстался с твоей бабушкой. Они придет завтра навестить тебя после дневного сна.
— После сна, — сонно пробормотал мальчик, стараясь запомнить услышанное.
— Она принесет тебе игрушку, — прошептал Тони в темноте детской.
— Я хочу трактор, — сказал мальчик. — Нет, корабль.
— Я позвоню ей утром, и скажу, чтобы она принесла корабль, — пообещал Тони.
— Большой, — сказал малыш и положил головку на подушку, — для большой путешествий.
Тони кивнул.
— Большой корабль для долгих больших путешествий, — повторил он.
Но сын уже спал.
Тони пошел в спальню к жене. Дора тоже уже спала, лежа на спине. Она равномерно дышала, закинув голову назад и закрыв руками лицо, будто защищалась от удара. Тони тихо разделся в темноте и скользнул под одеяло. Несколько минут он лежал неподвижно, думая: «Вот еще один день моей жизни.”
Потом он повернулся на бок, осторожно отнял руки Доры от лица, обнял жену и безмятежно заснул.