Через две минуты все закончилось. Обгоревшие умерли не сразу, но им никто помогать не стал. Просто подождали, когда крики прекратятся. Потом взорвались бензобаки грузовиков, один за другим…

Трупы собрали, зарыли на дне соседнего оврага. Еще трижды пришлось разбираться с бандами. И, как подсчитал Лукич, к исходу осени в овраге лежало тридцать четыре покойника. Долго он маялся, решая, оповещать начальство или нет, а потом решил, что не стоит.

Но вот спать по ночам стал еще хуже. Нет-нет да и проскакивали в тревожный сон лобовое стекло грузовика, дырки от пуль, появляющиеся в нем, и откидывающееся назад тело водителя. Или начинал душить спящего Лукича смрад обгоревшей человеческой плоти.

Но сейчас Лукич проснулся не от кошмара. Наоборот, сон получился яркий, приятный, в нем Маша Быстрова вернулась в свой дом веселая и нормальная. И шли они с Петрухой, взявшись за руки, шли к Лукичу, улыбаясь…

В этот самый момент под самым окном дома Лукича кто-то еле слышно кашлянул. Еле слышно. Именно так, как должен был кашлянуть человек, знавший Лукича, его чуткий сон и не желающий будить еще и Лукичову супругу, женщину, в общем, добрую, но нервную.

Участковый встал с кровати, надел спортивные штаны и достал из-под подушки пистолет. Вот десять лет, считай, прошло с мародерских времен, а привычка осталась и уходить как-то не собиралась.

Взял с окна на кухне портсигар и спички.

Лукич вышел на крыльцо, сунул пистолет в карман и закурил.

– Вечер добрый, – сказал Петруха, выходя из-за куста сирени, что росла перед домом Николаева.

– Скоро уж утро доброе, – кивнул Лукич на восток, где небо над лесом приобретало уже золотой оттенок.

Над землей стелился туман, босым ногам в шлепанцах было зябко. Лукич переступил с ноги на ногу.

– Помощь нужна, дядя Тема, – сказал Петруха.

– Покалечили кого? Неужто ночью «космополеты» приходили?

Лукич затянулся папиросой, прикрывая рукой огонек, чтобы не мешал смотреть на Петруху.

Тот был одет в кожаную куртку. В боевую кожаную куртку, напомнил себе Лукич. Кожанки у «землян» были вроде формы, которую они надевали в особо трудных и почетных случаях.

Вот когда вчера нагрянули на вертолетах бойцы, начали на Лукича кричать, угрожать, что его за пособничество и отказ от сотрудничества заберут с собой и закроют на двадцать пять лет, не меньше, Петруха с ребятами пришли к дому в этих кожанках.

Слава богу, что бойцы быстро собрались и улетели, так и не дав возможности мальчишкам попытаться сделать глупость.

– Нам в город нужно, дядя Тема, – сказал Петруха. – До утра нужно попасть.

– Электрички не ходят. – Лукич докурил папиросу, аккуратно положил окурок в консервную банку, стоявшую на второй ступеньке крыльца. – Все равно придется ждать до пяти тридцати.

– Нас Степаныч согласился на автобусе довезти.

Степаныч согласился. Это значит, Степаныч, которого разбудили среди ночи, не послал молокососов матерно, не вышел на двор со своим любимым черенком от лопаты, а согласился не просто ехать в город, но и отвезти туда…

– Бесплатно, – сказал Петруха, подчеркнув тем самым важность и необычность момента.

Бесплатно Степаныч мог человека из огня вынести, в драку за земляка против десятка чужаков сунуться, невзирая на ножи и прочие лезвия, но хоть нитку, хоть пригоршню снега зимой бесплатно ни у Степаныча, ни у всей его многочисленной родни получить было невозможно. А тут – нежно любимый автобус, топливо жрущий, словно танк. И бесплатно.

– Кто едет? – спросил Лукич.

– Наши все. И еще ребята из Полеевки и Мартового. Тридцать человек.

– Тридцать человек, – повторил Лукич. – И что?

– Помощь нужна… – снова сказал Петруха, переступая с ноги на ногу.

– Зачем? Сели в автобус, поехали. – Лукич потер замерзшие плечи. – Через полтора часа будете в городе.

– Нас одних могут не пустить. А с вами…

– А со мной пустят, а потом, когда вы устроите там какое-то непотребство, с меня спустят шкуру, дадут нарасти новой и спустят снова. Нет, пожалуй.

Лукич зевнул демонстративно и пошел было в дом.

– Дядь Тема! – жалобно позвал Петруха, словно не восемнадцать ему, а всего десять и опять поймал его участковый на чужой груше. – Послушай…

– Чего?

– Там в Сети… – Петруха кашлянул. – Есть информация… Завтра в городе может быть заваруха… Просят приехать, помочь…

– Помочь? – Лукич быстро спустился с крыльца, теряя тапочки с ног. – О Братьях говорить будете? Стекла бить? Революцию делать для умных дядечек? Кто-то опять решил на чужом горбу в рай? Я такое видел уже, в девяносто первом! И в девяносто третьем! И в две тысячи седьмом!..

Голос Лукича сорвался на крик. В доме зажегся свет: проснулась жена. Лукич оглянулся на веранду – за стеклом мелькнула белая ночная рубаха Алены.