— Лежи, лежи! Куда? — уловив ее движение, сказала мать.

— Как я благодарна всем вам! — с трудом двигая языком, прошептала Тина и протянула вперед руки, чтобы просто дотронуться до всех этих людей, выражая так свою любовь.

Она разволновалась.

— Неужели этот кошмар закончился? — прошептала она Барашкову. Медленно от слабости, как в замедленной киносъемке, подняла она руку к груди. Катетера в подключичной вене уже не было. — Убрали! — улыбнулась она. — Мерзкая штука!

— Ну-ка! Ну-ка! Спокойно! Не трогай! — сказал Аркадий, приподнял лейкопластырь и посмотрел на два аккуратных шва, наложенных теперь на место катетеризации. Вокруг них уже разливался противный сине-желтый синяк. — Швы-то не сдери раньше времени!

Тина только улыбнулась ему в ответ.

— Сколько же я спала, что вы успели привезти меня назад? — спросила она, заметив, что опять лежит на своем прежнем месте в отделении у Мышки. — Шесть часов?

— Двое суток, — ответила ее мать и опять украдкой вытерла слезы.

— А опухоль? — Тина не знала, как лучше задать этот очень важный вопрос. Основной вопрос ее жизни. «Ну не должны же они мне соврать! — подумала она. — И у них действительно спокойный вид. Глаз не прячут».

— Врать не буду, ответа еще нет, — сказал Аркадий. — Но ты, Тина, молодец! Хорошо справилась с операцией! Сейчас должна пойти на поправку.

— Я, что ли, справилась? — Тина смущенно улыбнулась, и глаза ее увлажнились. — Это вы все справились, ваша заслуга!

— Михаил Борисович хотел, как только окончательно посмотрит препараты, сам к тебе зайти, — продолжал Аркадий. — Сказал, что давно тебя не видел. Соскучился!

— Он соскучился? — ужаснулась Тина. — Но я в таком виде! — Она не поняла, почему все — и мама, и Барашков, и Мышка — покатились со смеху. — Чего вы смеетесь? — спросила она. — Я, наверное, ужасно выгляжу! У меня даже прически нет!

— Михаил Борисович переживет, что ты без прически, — погладила Тине волосы мать. А Барашков по простоте душевной хотел добавить что-то еще, но Маша вовремя наступила ему на ногу. Тина же поняла, что сморозила глупость, и ей стало ужасно неудобно, что вот все собрались около нее, а она отнимает у людей столько времени. Ей теперь даже в голову не могло прийти, что до операции никакие из этих мыслей ее совершенно не беспокоили. Она вдруг стала на глазах превращаться в прежнюю Тину. И хотя лицо ее и тело были по-прежнему изменены болезнью, все как-то разом про себя отметили, что с тех пор, как она раскрыла глаза после операции, в ней произошла прекрасная и внезапная перемена. Если бы кто-нибудь дал себе труд задуматься, в чем эта перемена заключается, то пришел бы к выводу, что в глазах ее стала светиться сама жизнь.

— А-а-а… поесть мне что-нибудь можно? — застенчиво спросила Тина.

— Пока пять ложек бульона и кусочек белого хлеба размером со спичечный коробок! — сказал Барашков точно таким же тоном, как он говорил всем больным. Все опять засмеялись, мать захлопотала в кухонном отсеке, разогревая бульон, а Барашков и Мышка помахали Тине и отправились по своим делам, которых в отделении накопилось немало.

«Счастливые! — подумала Тина им вслед. — Они здесь работают. Приносят пользу». И внезапно в груди разлилось и затопило все ее существо огромное, всеобъемлющее чувство благодарности ко всему миру, всем людям, живущим вокруг, и захотелось сделать для них, для всей планеты что-нибудь очень полезное, нужное и хорошее, чтобы все поняли, что и она, Тина, провела в этой жизни свои дни на Земле не зря.

Операции в косметологической клинике второй день шли своим чередом. С утра Владимир Сергеевич прошел по палатам, посмотрел прооперированных накануне больных. У всех дела шли нормально. Только дама с волосами Мальвины встретила его жалобой:

— У меня такое чувство, будто меня положили в железный футляр и там держат! — Она лежала на постели, замотанная бинтами, как кокон, от макушки до яремной вырезки грудины. Лицо ее распухло, заплыло красно-синюшными кровоподтеками и напоминало ритуальную маску злобного чукотского шамана.

— Все идет так, как надо! — констатировал Азарцев, осмотрев ее на перевязке. — Я же вам до операции все показывал на схеме! Разрезы были сделаны в височных, заушных, затылочной областях и на шее. Естественно, мы работали и с мышцами, и с фасциями, потом стягивали края ран. Конечно, ощущения у вас сейчас не из приятных! Так и должно быть. Еще будет несколько дней это ощущение стянутости и отек будет нарастать!

Больная закатила глаза и застонала с таким видом, будто она умирает. Ловкая операционная сестра, чтобы не затягивать разговор, быстро опять наложила бинты и еле удержалась от желания заклеить больной лейкопластырем рот.

— Смотрите! — Азарцев легко заложил свои два пальца между наложенной свежей повязкой и подбородком больной. — Вот здесь сейчас свободное пространство. К вечеру его не будет! Лицо и шея отекут еще больше, и повязка начнет слегка давить. Но это не страшно. Вам сделают анальгин с димедролом, будет не так больно. Лежать не обязательно. Можно сидеть.

— Но у меня рот не открывается! — простонала больная.

— Ничего! Отек спадет — будет открываться! А пока бульон и отвар шиповника принимать через рожок!