— О! Поди ко мне! — Сказал он ей, — как я люблю твой нежный голос! Твою милую улыбку, распусти свои прелестные черные волосы, дай поцеловать мне твои розовые губки... Мне так сладко будет успокоиться в твоих объятиях, я столько страдал. Вместо вас, милые девицы, я видел во сне ужасных и безобразных людей, вместо этого тихого и зеркального моря и цветущих берегов — бурный волнующий океан! Серое, мрачное я туманное небо — вместо этих позолоченных лодочек, грязью и кровью запачканный корабль... человека, бьющегося на трупах и испускающего ужасные вопли... вместо этой приятной музыки крик.

И потом, о ужас, я видел себя, покрытого рубищем, бросающегося в эту толпу гнусных и ужасных разбойников, говорящего их языком, убивающего их кинжалом, я стал богатым, стал гордым, стал знатным, возможно ли это?

О, какой сон, какой ужасный сон, забудем его навсегда, ко мне, милые мои, войдемте в эти блестящие и великолепные комнаты, сядем за этот стол уставленный яствами и напитками.

Все исчезло...

Потом он видел себя в большой великолепно убранной спальне, обитой шелковыми пунцовыми обоями с золотыми цветами.

В одном углу комнаты стояла кровать красного дерева с богатыми штофными занавесами.

Послышался легкий шум, он спрятался за занавесами кровати.

Она вошла в комнату и начала раздеваться.

Она сбросила с себя голубое шелковое платье, вышитое золотом и обнажила свои белые и полные плечи.

Когда она обернулась к нему, прелестное лицо ее выражало радость и удовольствие, большие голубые глаза ее блистали под темными бровями.

Грудь ее вздымалась, волновалась и рвала корсет.

— О, милый мой! — сказала она, падая в его объятия. — Как я счастлива, все хвалили сегодня твое мужество, твою храбрость, твое великодушие, а я говорила сама себе, этот храбрый, великодушный молодой человек, этот милый Артур, мой...

— О, Мария! Ангел мой, не сон ли это?

— Нет! Нет! Спеши в мои объятия, — сказала она.

— О! Друг мой, какое блаженство!

— Тысяча миллионов чертей! — ревел во все горло Картаут, прислужник атамана, стуча изо всей силы в дверь каюты, — да что он сдох что ли? Атаман! Атаман! Слышишь ли! Кривой с другого судна кричит нам, что за нами гонятся англичане! Атаман! Атаман! чтоб тебя черти! — Этот дьявольский шум оторвал наконец Брюлара от сладостного усыпления и разрушил прелестные мечты его. — Уже! — воскликнул он с горестью и досадой, вскочив с постели. Счастливец сделался опять разбойником! И не удостоив отворить дверь, он вышиб ее ногой и выбежал на палубу. Тут он увидел, что другое судно его шло подле и Кривой кричал ему во все горло:

— Да что ты оглох, атаман, что ли? Вот уже целый час я надрываюсь, крича тебе, что за нами гонится английский военный корабль, а ты и голосу не подаешь, дело плохо, медлить нечего, гляди вот он дает нам сигнал.

— Черт возьми! Вот оно что! — воскликнул Брюлар, совсем протрезвев и опомнившись.

— Боже мой, это ужасно! — воскликнул старший лейтенант английского военного корабля, так сильно встревожившего Брюлара и Кривого.

— Мне право делается дурно, а тетенька запретила мне подвергать себя сильным ощущениям, — сказал тонким голосом корабельный комиссар, малорослый молодой человек, завитый, напомаженный, набрызганный духами и носивший перчатки даже за столом.

— Такое происшествие может повредить даже самому крепкому желудку в пищеварении, — заметил штаб-лекарь, толстый здоровый мужчина и большой обжора.

— Но если мы поймаем этого разбойника, его непременно следует четвертовать или колесовать, — подхватил лейтенант. — Но не бойся, братец, расскажи нам все подробно, не хочешь ли ты еще пить, любезный.

— Я не могу слышать этих ужасов... — воскликнул комиссар, убегая из большой каюты...

— Но я остаюсь, — сказал доктор, — делать нечего, хоть не с таким аппетитом пообедаю, а любопытно послушать его.

— Ну говори же, братец, не бойся! — продолжал лейтенант, по-французски обращаясь к бледному и дрожащему от страха и холода человеку.

Этот человек был Сухой, один из матросов Брюлара, брошенный им в море, и которого королевско-английский сорокачетырехпушечный корабль «Британия» встретил плавающим по океану на бочке вместе с двумя мертвыми негритянками, которого англичане спасли от ужасной смерти, вытащив из воды.

Вся сцена эта происходила в большой корабельной каюте.

И Сухой продолжал, боязливо озираясь кругом как собака, нечаянно попавшая на чужой двор.

— Точно так, господин лейтенант. Вот как было дело, злодей ограбил того шкипера, взял себе его негров, корабль, а самого шкипера и матросов обменял на черных людей и высадил их на берег в таком месте, где они были съедены людоедами, все до одного.

— Ах, какой ужас! — воскликнул штаб-лекарь.

— Не прерывайте его доктор, — продолжал лейтенант, — дело казусное, продолжайте братец!