– Кэнни...

В голову ничего не приходило, кроме одного:

– И где она училась?

– Э... «Монклер стейт».

Круто. Старше, беднее, более зависимая, менее образованная. Мне не терпелось спросить, блондинка ли она, лишь для того, чтобы получить полный набор клише.

– Ты ее любишь? – вместо этого пробормотала я.

– Кэнни...

– Не важно. Извини. Я не имею права спрашивать тебя об этом. – А потом, прежде чем я успела остановить себя, у меня вырвалось: – Ты говорил ей обо мне?

Он кивнул:

– Разумеется.

– И что ты говорил? – Тут в голове сверкнула ужасная мысль. – а о моей матери ты ей говорил?

Он кивнул в недоумении.

– А что? Что тут такого особенного?

Я закрыла глаза, передо мной возникли Брюс и его новая пассия, лежащие на широкой теплой постели. Он нежно обнимает ее и выбалтывает мои семейные секреты. «Ее мать розовая, знаешь ли», – говорит он, а девица понимающе, сочувственно, профессионально (воспитательниц детского сада этому учат) кивает, думая о том, какой же я, должно быть, выродок.

Из спальни донеслись хрипы.

– Извини, – пробормотала я и бросилась в спальню, где Нифкина рвало только что сожранным полиэтиленовым пакетом.

Я убрала блевотину и вернулась в гостиную. Брюс стоял перед диваном. Не сел, ни к чему не прикоснулся. Я видела, что ему отчаянно хочется вернуться к своему автомобилю, сесть за руль, включить Спрингстина... уехать от меня.

– Ты в порядке?

Я глубоко вдохнула. «Как бы я хотела, чтобы ты вернулся ко мне, – подумала я. – Чтобы мне не пришлось все это выслушивать. Чтобы мы не порывали друг с другом. Чтобы мы никогда не встречались».

– Все, отлично. Я рада за тебя. Мы оба замолчали.

– Я надеюсь, мы сможем остаться друзьями, – первым заговорил Брюс.

– Я так не думаю! – отрезала я.

– Ну... – Он замолчал, и я знала, что больше ему сказать нечего, а услышать он хочет только одно.

Я пошла ему навстречу.

– Прощай, Брюс, – сказала я, открыла дверь и постояла у порога, дожидаясь, пока он уйдет.

Потом наступил понедельник, и я вернулась на работу, ничего не соображающая, совершенно отупевшая. Уселась за стол, принялась за почту, в основном это были жалобы сердитых стариков, к ним прибавились письма поклонников Говарда Стерна [37] , которым не понравилась моя рецензия на его последнюю передачу. Я раздумывала, не составить ли мне стандартное письмо семнадцати мужчинам, которые обвинили меня в том, что я уродливая, старая и завидую Говарду Стерну, когда к моему столу подгребла Габби.

– Как интервью с Макси Как-ее-там? – спросила она.

– Все отлично. – Я ей ослепительно улыбнулась. Брови Габби взлетели вверх.

– Мне тут сказали, что она не стала давать интервью газетчикам. Только для телевидения.

– Все в порядке, можешь не волноваться.

Но Габби заволновалась. Очень заволновалась. Должно быть, она решила посвятить Макси львиную долю завтрашней колонки, чтобы унизить меня, и теперь ей предстояло срочно заполнять образовавшуюся дыру. А вот с заполнением дыр у Габби получалось не очень.

– Так ты... говорила с ней?

– Около часа, – ответила я. – Узнала столько интересного. Действительно интересного. Мы отлично поладили. Я думаю... – я выдержала театральную паузу, чтобы продлить пытку, – я думаю, мы даже можем подружиться.

У Габби отвалилась челюсть. Я буквально читала ее мысли: она прикидывала, стоит ли поинтересоваться, не упоминал ли кто о ее намеченном телефонном интервью с Макси, или надеяться, что я об этом никогда не узнаю.

– Спасибо, что спросила. – Я вновь обаятельно улыбнулась. – Как хорошо, что ты беспокоишься обо мне. Можно подумать... что ты прямо-таки мой босс! – Я отодвинула стул, вскочила, величественно прошла мимо нее, с прямой спиной, развернув плечи. Направилась в туалет, где меня вырвало. Опять.

Вернувшись к столу, я обшаривала ящики в поисках жевательной резинки или мятной подушечки, когда зазвонил телефон.

– Отдел культуры, Кэндейс Шапиро, – механически ответила я. Кнопки, визитные карточки, скрепки трех размеров, но ничего нужного. «История моей жизни», – подумала я.

– Кэндейс, это доктор Крушелевски из Филадельфийского университета, – услышала я знакомый бас.

– О, привет. Что случилось? – Я оставила ящики в покое и принялась копаться в сумочке, хотя вроде бы уже проверила ее содержимое.

– Мне нужно кое-что с вами обсудить. Я сразу насторожилась.

– Что?

– Речь идет о вашем последнем анализе крови... – Я вспомнила. – Кое-что выявилось, и, боюсь, вас придется исключить из программы.

Я почувствовала, как ладони покрылись холодным потом.

– Что? Что выявилось?

– Я бы предпочел поговорить об этом при встрече.

Я быстро прикинула, что такого ужасного мог выявить этот анализ, если предыдущий не показал ничего предосудительного.

– У меня рак? СПИД?