Я увидела принцессу хип-хопа с вьющимися мелким бесом волосами длиной чуть ли не до талии. И чету давно женатых суперзвезд, в которых весь мир видел любящих друг друга мужа и жену, и режиссера-нелесбиянку в накрахмаленной рубашке с красным галстуком-бабочкой. Между столиками, покрытыми белыми скатертями, сновали десятки официантов и официанток. Все в белом: белые брюки, белые шорты, белые рубашки и топики, абсолютно белые кроссовки. Так что «Звездный бар» показался мне самой шикарной в мире больницей, да только персонал вместо «уток» разносил большие стаканы с мартини, а пациенты потрясали своей красотой. Мои руки так и тянулись к ручке и блокноту. Я могла оказаться в этом месте, среди этих людей только по одной причине: если б готовила материал для будущей статьи, которая скорее всего сочилась бы сарказмом. А сама по себе попасть сюда я никак не могла.

Я отошла к окнам, выходившим на ярко освещенный плавательный бассейн, в котором никто не плавал. Рядом с бассейном находился бар, стилизованный под хижину туземцев с далеких островов Южных морей: крыша из пальмовых листьев, факелы. У стойки толпились люди, все молодые, красивые, с татуировками, и выглядели они так, словно вот-вот отправятся на съемку музыкального видео. А уж за баром начинался смог, рекламные щиты Кальвина Клайна, сверкающие огни города.

А здесь, спиной к залу, со стаканом в руке, глядя в ночь, стоял... о Господи, неужели? Да. Адриан Штадт. Я узнала его по форме плеч, по силуэту. Еще бы, столько раз смотрела его фильмы. Волосы он стриг коротко, и в полумраке я видела светлую полоску шеи над воротником рубашки.

Адриан не обладал классической грубоватой красотой героев-любовников недалекого прошлого, не было в нем ничего и от последней поросли смазливых мальчуганов. Более всего к нему подходило определение «парень из соседнего двора». Среднего роста, правильные черты лица, обычные каштановые волосы, карие, как у многих, глаза. Что его выделяло, так это улыбка, обаятельнейшая, озорная улыбка с чуть отбитым передним зубом (в многочисленных интервью он всегда говорил, что сломал зуб, вывалившись из домика на дереве в девятилетнем возрасте). И эти вроде бы стандартные карие глаза могли передавать множество чувств: удивление, недоумение, замешательство, в общем, все то, что необходимо выразить, играя главную роль в романтической комедии. По отдельности глаза, волосы, улыбка, возможно, и не представляли собой ничего особенного, но, сложившись в одном человеке, превратили его в секс-символ Голливуда. Во всяком случае, так он был назван в «Мокси», в номере, посвященном «Мужчинам, которых мы хотим!».

В молодости я не влюблялась ни в актеров, ни в музыкантов, не обклеивала шкафчик в школьной раздевалке фотографиями своих кумиров, но вот на Адриана Штадта запала. А уж после сериала «Субботний вечер!» почувствовала, что мы могли бы стать друзьями, если б знали друг друга... А может, и не только друзьями. Разумеется, если исходить из его популярности, миллионы женщин испытывали те же чувства. Но многие ли из них могли оказаться теплым весенним вечером в «Звездном баре» в Лос-Анджелесе и непосредственно лицезреть объект своих вожделений?

Я пятилась, пока не уперлась спиной в колонну, попыталась укрыться за ней, чтобы получить возможность беспрепятственно смотреть на спину Адриана Штадта, раздумывая, кому первой сообщить эту потрясающую весть, Люси или Саманте? И все шло хорошо, пока в зал не ворвалась орда костлявых девиц на высоких каблуках, которые вдруг окружили меня со всех сторон. Я превратилась в слониху, каким-то образом затесавшуюся в стадо стройных, быстрых, великолепных антилоп, и не сразу сообразила, как мне вырваться на свободу.

– Подержи секунду, а? – попросила меня самая высокая, самая блондинистая, самая худая из девиц, указав на серебристую шаль из кашмирской козьей шерсти. Я взяла шаль, посмотрела на девушку и почувствовала, как у меня отпадает челюсть. Я взяла шаль у Беттины Вэнс, солистки занимающей верхние строчки чартов панк-группы «Орущая Офелия». Поздними вечерами, пребывая в скверном настроении, я с удовольствием ее слушала.

– Мне нравится ваша музыка, – вырвалось у меня, когда Беттина схватила стакан мартини с подноса проходившего мимо официанта.

Затуманенными глазами она посмотрела на меня и вздохнула:

– Если бы я брала десятицентовик с каждой толстухи, которая мне это говорит...

Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Несмотря на потрясающий макияж, роскошную прическу, новую одежду, достигнутые успехи, беттины вэнс этого мира видели во мне обыкновенную толстуху, сидящую в одиночестве в своей комнате и слушающую, как рок-звезды поют о жизни, о которой она не могла даже мечтать, не говоря уже о том, чтобы узреть наяву.

Я почувствовала, как возмущенно пнул меня ребенок, словно маленький кулачок ткнулся в живот изнутри. И тут меня осенило: «Да пошла она ко всем чертям. Я тоже не пустое место».

– А зачем тебе пожертвования? Разве ты еще не разбогатела? – осведомилась я. Несколько газелей захихикали. Беттина выкатила на меня глаза. Я сунула руку в сумочку, порылась в ней и наконец нашла то, что требовалось. – Вот твой десятицентовик. – Я мило улыбнулась. – Может, тебе пора откладывать деньги на очередную пластическую операцию?