Шрифт:
— Что?
— Говоришь, Тому пока не до тебя?
— Из-за случившейся истории. Как-никак он полицейский. Мне придется привыкнуть коротать некоторые ночи в одиночку.
— Мне тоже предстоит такая ночь, раз уж Дункан в больнице. Не думаю, что его так просто выпустят.
Они переглянулись.
— Я прихвачу что-нибудь из китайской закусочной, — предложила Алекс.
— И купи парочку журналов для новобрачных. К чему откладывать? Заодно подыщем мне подвенечное платье.
Глава 28
Проходя вслед за клерком в помещение, сплошь металлическое от передних стенок депозитных ящиков, Алекс поддерживала Дункана за талию. Особой нужды в ее помощи не было (рана заживала быстро, и он вполне мог передвигаться сам), но ей нравилось к нему прикасаться. Стоило вспомнить о том, что она чуть не потеряла его навсегда, как возникала настойчивая потребность дотронуться и убедиться, что он все еще здесь, все еще с ней.
Прошло десять дней со дня выписки Дункана из больницы, и все труднее стало убеждать его носить руку на перевязи. А между тем такой вид придавал Дункану романтичность! Благодаря ране он пробыл в Свифт-каренте достаточно долго, чтобы принять участие в подготовке обманного маневра, призванного подставить Гектора Мендеса. В результате подпольного дельца арестовали, и Алекс не могла нарадоваться, что обошлось без дальнейших жертв.
Из-за продолжавшейся операции пришлось держать местонахождение Ван Гога в строгом секрете. Только после ареста Мендеса они, наконец ступили в депозитное отделение банка «Эвергрин, сбережения и ссуды».
Клерк достал ящик, водрузил на металлический стол в центре помещения и удалился.
— Ну вот, — заметила Алекс, стараясь сохранить будничный тон, — час настал.
— На счастье! — произнес Дункан и поцеловал ее.
Не в силах удержаться, она обвила его шею руками и поцеловала в ответ куда более пылким и продолжительным поцелуем, от которого у обоих закружилась голова.
Рука слегка дрожала, когда она вставляла ключик в замочную скважину.
— Хочешь заглянуть туда первым? — спросила она Дункана, видя нетерпеливый блеск его глаз.
— Мне будет затруднительно, — с нажимом ответил он.
Рука у него держалась на перевязи — Алекс добилась своего только угрозой, что в противном случае не возьмет его с собой в депозитное отделение. Упрямец, ворча, согласился.
— Ладно, я сама.
В депозитном ящике находился только один предмет — картина. Оба были уверены, что найдут ее скатанной в рулон, но холст был натянут на планки. Без рамы он в точности соответствовал размерами депозитному ящику. Прислонив к нему картину, Алекс и Дункан долго смотрели на пейзаж, восхищаясь буйными красками, столь типичными для последних работ Ван Гога: яростным оранжевым солнцем южной Франции, густой зеленью оливковых крон, каменной кладкой домика, словно мерцающей в мареве полуденного жара.
В углу стояла простая подпись «Винсент».
Минуты шли, а они все не могли оторваться от созерцания, разрушить чары гения, вложенные в холст и краски.
— Когда подумаешь, что из-за нее убит человек, а мы с тобой чуть… — Алекс не договорила, она не любила вспоминать. — Мне в голову не приходило, что Эрик на такое способен. Во всем виноваты наркотики!
— Ничего, за решеткой он быстро избавится от своей привычки.
— Не знаю, не знаю. Он получит маленький срок, потому что согласился подставить Мендеса.
— Мой псевдо-Ван Гог не так уж плох, если такой матерый делец на него клюнул, — усмехнулся Дункан. — Между прочим, если бы не мой «шедевр», ни Эрику, ни ребятам из ФБР не подобраться бы к Мендесу. Зато теперь его как следует потрясли.
— До чего же ты все-таки самодоволен!
— Ну и что?
В самом деле, отчего не пыжиться? Картина его кисти, по крайней мере, на первый взгляд, сошла за подлинного Ван Гога, а в процессе обыска у Мендеса обнаружилось несколько ценностей, которые Дункан без малейшего смущения экспроприировал, объяснив, что на их возврат у него уже составлены контракты. И наверняка на солидную сумму.
Алекс только покачала головой.
— Насчет пейзажа Ван Гога… знаешь, мы с Джиллиан решили, что обойдемся без вознаграждения. Довольно и того, что дедушкино доброе имя восстановлено.
— Тогда и я, пожалуй, откажусь.
— Зачем? Ты живешь со своих находок!
— Правильно, но обычно владелец оставляет картину себе, а эти люди решили передать Ван Гога в музей, в память о Луи Вендоме.
— Ах вот как. Это меняет дело. Может, когда-нибудь заглянем туда и полюбуемся снова.
Алекс прикусила язык. «Заглянем», «полюбуемся»! Чего ради она употребляет множественное число? Ей пока никто ничего не предлагал.
— В смысле… я загляну и…
— Алекс!
— …и полюбуюсь.
— Алекс! Мы и заглянем, и полюбуемся, только для начала надо кое-что обсудить. Ты выйдешь за меня?
— Как?! Предложение над депозитным ящиком, в подвалах банка? Как-то… меркантильно!
Она принялась смеяться, чтобы не зарыдать от счастья.
— Ничего меркантильного, — невозмутимо возразил Дункан. — Предложение под оливами, у фермерского домика. Можно сказать, в присутствии самого Винсента Ван Гога. Куда уж романтичнее!