– Ненавижу вас, – прошептала она.

– Похоже, у вас ограниченный запас оскорблений. Может быть, вам стоит приберечь их до следующего раза, тем более что сегодня я, кажется, напротив, заслуживаю вашей безграничной благодарности.

– Благодарности к вам? – еле выдавила она. – За что же я должна вас благодарить?

– За то, что я совершил нечто похожее на чудо. К вашему отцу временно вернулся рассудок.

– У него часто бывают просветления. Увы, это ненадолго.

– Возможно. Однако, учитывая то, как бодро он держится на этот раз, ваша угроза выдать меня констеблю Фрейли бессмысленна – ведь, если я исчезну, ваш отец впадет в еще более глубокое слабоумие.

Слезы навернулись на глаза Джиллиан, и эту свою слабость она ненавидела даже сильнее, чем ненавидела его.

– Вы украли мою жизнь, а теперь отбираете драгоценное время, которое я могла бы провести с отцом. Я никогда вам этого не прощу, никогда!

Камерон приложил руку к груди и сделал вид, что сам вытирает слезы.

– Ах, ваш острый язычок ранит меня до глубины души! Не знаю, переживу ли я это…

У Джиллиан не осталось времени на ответ: отец уже вернулся, и Камерон Смит, протянув руку, втянул его в фургон. Закрыв дверцу, он подергал ее, чтобы убедиться, что она не откроется по дороге. Его заботливость, готовность делиться своей силой вызывала у Джиллиан странную боль – она никогда не испытывала ничего подобного и надеялась, что по крайней мере не заплачет. Когда она сердито провела рукой по щекам, они были сухими.

– Я говорил вам, что мы с Уильямом Харви вместе учились? – начал доктор Боуэн, когда Джиллиан дернула за поводья, и фургон поехал, покачиваясь, а его колеса завизжали созвучно тоске, разрывающей душу Джиллиан. Руки ее дрожали. Теперь, когда она убедилась, что у нее нет выбора, ей надо было как можно скорее попасть домой. Все лучше вновь оказаться за каменными стенами, которые защитят ее от зла.

Быстро осмотревшись, Джиллиан определила, где они находятся, и прикинула, какой дорогой лучше ехать, а затем натянула поводья, направляя Куинни с дороги в поле.

– Что вы делаете? – тотчас же резко окликнул ее Камерон.

– Если здесь срежем, то приедем на полчаса раньше.

Фургон качнуло, и Камерон навалился на нее, так что ей пришлось одной рукой отталкивать его до тех пор, пока ему не удалось отодвинуться.

– Если вы долго за мной следили, то должны знать, что я никогда не езжу одной и той же дорогой.

– Это действительно так. Ваше знание местности – довольно редкое для женщины умение – добавляет вам очарования…

– Необходимое умение? – Она была поражена.

– М-м… Когда идут дожди, по этим дорогам почти невозможно проехать.

– Напрямик быстрее.

– Это существенно, когда торопишься к больному.

– Верно, – согласилась Джиллиан раньше, чем успела понять, что тем самым обнаруживает свою слабость.

Он заметил ее оговорку, негодяй!

– А есть и другие причины? – спросил Камерон, лукаво взглянув на нее.

Она покачала головой. Джиллиан скорее умерла бы, чем сказала правду: первое время, когда они только переехали сюда, она панически боялась уезжать из дома, точно так же, как раньше в Лондоне боялась выходить на улицу. Вот отчего, покупая экипаж, Джиллиан выбрала именно этот – с высокими стенками, полностью закрывающими ее с трех сторон. Передняя стенка тоже была довольно высокой и доходила ей до подбородка. Когда они находились внутри, оставалось только немного открытого пространства по бокам, в том месте, где открывались дверцы, да впереди, чтобы следить за дорогой.

Джиллиан заказала этот фургон два года назад, еще до отъезда из Лондона, зная, что никогда не решится ездить в обычном, более открытом экипаже. В новом доме она чувствовала себя в безопасности, но ей приходилось снова и снова заставлять себя выезжать, каждый раз немного больше удаляясь от дома, до тех пор, пока она не нашла сотню, а то и больше путей, которыми можно было вернуться домой. Если смывало мост или упавшее дерево перегораживало дорогу, Джиллиан это не пугало: ничто не могло загнать ее в ловушку и отрезать от дома.

А теперь этот негодяй заявляет, что его в ней привлекает именно то умение, которое давало ей больше свободы, чем она имела за всю жизнь.

Ей вообще не следовало выходить из дома. Еще в раннем детстве Джиллиан усвоила, что выходить на улицу и делать то, что запрещено, опасно, так как это может привести к потрясениям и даже к смерти.

Мать Джиллиан постоянно тайком убегала, чтобы удовлетворить свою страсть к драме и опере, страсть, которая передалась и дочери. Они ускользали по вечерам, когда отца призывали к королю. Однажды поздно ночью, когда они возвращались из такого тайного побега в театр, на них напали разбойники.

«Беги, Джилли, беги!» В ушах до сих пор звучал неистовый крик матери. Джиллиан давно старалась не думать о той страшной ночи и теперь проклинала Камерона Смита за то, что он заставил ее вспомнить.

С ней не случалось ничего плохого, когда она спокойно сидела в своей комнате, и сейчас Джиллиан дрожала от нетерпения, желая только одного – поскорее запереться за надежными стенами своего дома, и чуть не всхлипнула от облегчения, увидев на горизонте темное пятно, означавшее, что они приближаются к каменной ограде вокруг ее дома.