Камерону была отвратительна мысль, что старого доброго доктора могут принять за скрягу. Он еще раз подумал о том, что чем скорее избавится от присутствия Баско, тем лучше.

– Пойду посмотрю, что там с трофеями.

– Может быть, вы что-нибудь стянули у Боуэнов, чтобы туда добавить? – Баско воинственно выпятил подбородок. На этот раз его злоба казалась даже сильнее, чем всегда, и объяснить это можно было лишь тем, что Камерон устроился жить в доме, а не в лесу. Но Камерон не попался на удочку.

– Боуэны достаточно жертвуют для нашего дела. Я не буду принуждать их делать больше.

В ответ Баско лишь что-то пробурчал.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что ваш брат не стал бы с ними церемониться.

– Но моего брата убили, не так ли? – Камерон выглядел внешне спокойным, тогда как его вновь охватила боль из-за смерти Риордана.

– Точно. И все же он в последний раз посмеялся над вами, пока еще был жив. – Баско хмыкнул, и Камерон сцепил руки, чтобы не ударить по его гнусному лицу.

– Пойдемте, я покажу вам, где Саймон спрятал трофеи. – Квинт схватил Камерона за руку.

– Хорошо, пошли.

– Я с вами. – Баско ловко сплюнул в огонь. – Меня заставят продавать этот старый хлам, и я не могу дождаться, пока наш командир назовет немыслимую сумму, которую нужно выручить от продажи.

Камерон всегда сам оценивал стоимость вещей, пожертвованных на дело спасения короля, – ему приходилось этим заниматься с тех пор, как Баско однажды вернулся с горстью монет после продажи драгоценностей и одежды стоимостью в несколько сот фунтов. Арендатору вырученная сумма, несомненно, показалась огромной, а для организации, которой постоянно требовались деньги, потеря оказалась настоящим ударом. Баско озлобило это доказательство его незнания стоимости ценных вещей, и Камерон старался произвести подсчет суммы, которую можно было выручить, не тыкая Баско носом в его невежество.

Камерон всю жизнь вел эту тонкую политику – сначала с отцом, теперь с Баско, и ему это порядком надоело. Судя по тому, что он потерпел неудачу с отцом, не было смысла ожидать успеха и с Баско.

Ночь была темна, а луна надежно спряталась за тучами, и Камерону пришлось зажечь факел, чтобы осветить трофеи. Он сунул осмоленную палку в огонь и, пока шел к фургону, тщательно укрывал пламя своим плащом. Квинт шел следом, а за ним брел Баско, что-то тихо бормоча себе под нос.

Поздоровавшись с толпящимися около фургона людьми, Камерон посветил мерцающим факелом над грудой сваленных на полу сокровищ. Ему хотелось зарыдать от чувства утраты. Он провел пальцем по необычайно красивому серебряному распятию, и сердце его сжалось. Кто же пожертвовал сокровище, которое сотни лет хранилось в семье? Крест был явно старинный и изготовлен с поразительным мастерством.

Камерон прекрасно знал все, что приходилось предпринимать тем, кто жертвовал эту фамильную драгоценность: они втайне нанимали сочувствующего роялистам свечника, который изготавливал восковую форму изделия, передавали ее серебряных дел мастеру для покрытия самым дешевым, самым тонким слоем серебра, а затем заменяли подлинное сокровище копией на случай, если какой-нибудь приверженец республики спросит о местонахождении хорошо известной вещи.

Так делали по всей Англии отцы и матери молодых людей, выступающих на стороне короля, жены и дочери мужчин в возрасте. Они опустошали стены и шкафы своих домов, лишали страну ее наследства, уничтожая сотни произведений искусства, жертвуя семейные состояния. Камерон и сам поступил точно так же с сокровищами Бенингтон-Мэнора: он отдал все для спасения Карла Стюарта и выведения Англии на путь свободы и новых возможностей.

Серебро, золото – все было свалено как попало. Зачем беспокоиться, если все будет переплавлено, чтобы снабдить деньгами тайную армию короля. Среди вещей стояло несколько сундуков. Камерон открыл один из них и увидел роскошные меха, которые, несомненно, придется тайно переправлять во Францию, потому что никто не решится купить и носить их здесь, в Англии, на глазах у пуритан.

Во втором сундуке были чьи-то яркие шелковые платья. Хорошая ткань, но пуритане благосклонно относятся только к одежде темных цветов. За эти платья можно будет выручить лишь часть их стоимости, да и то при условии, что с них заблаговременно удалят кружева.

Камерон покопался в хорошо упакованных вещах, надеясь, что кто-нибудь догадался засунуть на дно сундука сапоги, но его пальцы наткнулись только на что-то завернутое в полотно. Он потянул за шнурок, стягивающий сверток, и увидел скользкое шелковое платье, при свете фонаря сияющее как расплавленное золото. Женское платье, несомненно, дорогое сердцу той, которая пожертвовала его, – ведь оно было так заботливо упаковано.

Несмотря на то, что в неверном свете факела трудно было как следует что-либо рассмотреть, он был уверен: такое платье выгодно оттенит золотые искры глаз Джиллиан.

Нахлынувшие неясные мечты, грезы о том, как она будет выглядеть в шелковом платье с распущенными волосами, заставили его решиться.

– Это я куплю сам, – сказал он, удивившись тому, каким скрипучим вдруг стал его голос. – Я заплачу больше, чем за него дадут, если продавать обычным путем.

Квинт осклабился.

– Теперь мы знаем, почему мистер Камерон не может наполнить наши утробы, – он слишком влюблен в мисс Боуэн, чтобы думать о еде.

– Так вы покупаете это платье для мисс Боуэн? – Родермел покачал головой. – Эй, Баско, может быть, именно это тебе следовало сделать, когда ты приглашал ее покататься?