Несмотря на свои взгляды на то, как полагается вести себя благородной даме в момент соития, Людовик почувствовал себя задетым. Во время их последних ночных бесед она бывала более мила с ним! И когда Мэри вновь уперлась ему в плечи руками и стала вырываться, король даже весьма ощутимо шлепнул её по пальцам.

– Мадам, вы забываете, что и у оленя, и оленихи есть рога. Но если олениха пытается использовать их против мужа, ей их ломают.

Мэри уловила лишь слово «рога» и так испугалась, что Людовик её в чем-то заподозрил, что вмиг стала тихой и смиренной. А Людовик, насытившись, даже испытал угрызения совести за свою резкость. И когда королева наутро проснулась, то, повернув голову, она увидела на подушке рядом с собой нежно-розовую розу с длинным стеблем, обвитым жемчужным ожерельем удивительной красоты. Она невольно пожалела, что вела себя ночью грубо с этим престарелым «дитятей». Роза, это так романтично! А жемчуга... они восхитительны. Но уже крутясь перед зеркалом и прикладывая жемчуг к груди, Мэри подумала, – что, интересно, испытывает Чарльз, зная, что его возлюбленная проводит ночь со старцем?

...Брэндона она увидела лишь на ристалище, когда лицо его было полускрыто стальными пластинами шлема. Это был день начала рыцарских состязаний. Франциск Ангулемский, устраивавший турнир, проявил себя во всем блеске своего организаторского таланта. По его приказу улица Сент-Антуан близ Ла Турнеля была превращена в арену для поединков, вдоль всей её длины устроили пышные галереи для зрителей, саму площадку усыпали густым слоем песка и обнесли оградой. Для королевской четы и высшей аристократии ложу установили на террасе дворца Ла Турнель, где все могли удобно расположиться. Когда король и королева вышли на террасу, трубы возвестили об их появлении, и по толпе прокатились приветственные крики:

– Да здравствует король Людовик!.. Да здравствует королева Мария!

Людовик был доволен, что королева пришлась по сердцу его подданным. Угнетало старого короля другое: сильно похолодало, он зяб, кутаясь в меховой плащ, и поэтому велел подставить под ноги стальную жаровню с удобной крышкой.

– Думаю, пора начинать, ангел мой, – с улыбкой обратился он к супруге. – Иначе ко времени начала поединков мы здесь совсем окоченеем!

Мэри не ощущала холода. Её полностью захватило открывшееся перед её взором действие. Это был блестящий, немыслимо дорогой турнир, о котором загодя сообщали герольды, и приглашения на который были разосланы ко многим европейским дворам. Поэтому когда начался парад рыцарей-участников, перед королевской ложей проезжали поединщики из Италии, Австрии, Германии, но, конечно же, особый интерес представляли рыцари из Англии, страны, исконно враждовавшей с Францией, а теперь подарившей ей такую красивую королеву. Мэри с невольной гордостью смотрела на них и на знакомое знамя – алый шелк с вышитыми золотыми леопардами. Двенадцать герольдов шли под ним, трубя в трубы, следом везли повозку, на которой стоял воин, наряженный Святым Георгием, наиболее почитаемым святым англичан, и пытался поразить копьем двадцатифутового дракона из алого с золотом бархата. К восхищению народа, дракон шипел и извивался. Следом ехали английские рыцари-поединщики: Эдуард Нэвиль, маркиз Дорсет, герцог Саффолк – её Чарльз... Турнир, как всегда, начинался со зрелищ, показа вооружения, демонстрации лошадей, и Мэри невольно умилилась, увидев, что её брат Генрих по этому случаю отдал Брэндону свои австрийские доспехи вороненой стали с золотой насечкой и с ящерицами на наплечниках.

А потом начался парад французских поединщиков, и толпа просто взревела от гордости и ликования. Прославленный Баярд, воинственный Монморанси, легкий Бониве, умелый Лотрек, а главное, всеми любимый Франциск Ангулемский! Выезд Франциска сам по себе являлся зрелищем. Герольды, латники, дамы в античных костюмах, разбрызгивающие вокруг жидкое серебро, мавры, ведущие на поводках леопардов... И, наконец, сам герцог на великолепной белом жеребце, в искусных рифленых доспехах австрийского образца, по форме напоминающих модную одежду с прорезями и буфами, но при этом очень прочных, не стесняющих движения, и столь красиво покрытых позолотой, что Франциск даже в пасмурный ноябрьский день сиял подобно солнцу. А как он правил конем, как изящно кланялся, почти достигая шпор плюмажем из белых страусовых перьев!

– Ах, он непременно победит всех! – воскликнула Маргарита Алансонская, вскакивая с места и маша брату платочком.

Со своего места Мэри услышала, как Людовик проворчал:

– Хоть бы кто-нибудь сбил спесь с этого столь избалованного мальчишки.

Но Франциск показал себя опытным бойцом и в первый день, и во второй, и в третий. С каждым днем поединщиков-победителей оставалось все меньше, но страсти зрителей только накалялись. К тому же в первые дни проходили только пешие бои, инсценировка взятия крепости и поединки в так называемой манере «высоких седел», когда рыцарей сидели в седлах с такими высокими луками спереди и сзади, что упасть с коня было почти невозможно, а победителем оказывался тот, кто ни разу не промахнулся и ловко преломлял копье о щит противника. На четвертый день было решено провести более опасные поединки по немецкому образцу, когда у седла высокой оставалась лишь передняя лука и всадник мог быть сброшен с лошади. И как же веселились зрители, когда то один, то другой участник боёв вылетал из седла, барахтаясь в пыли, пока его не поднимали и не уносили с поля боя оруженосцы!

Маргарита Алансонская, блестя глазами, склонялась к королеве:

– О, мадам, если бы вы знали, как хочет Франсуа померяться силами с герцогом Саффолком. Ведь он пока единственный из английских рыцарей не получил ни одного поражения.

Мэри не отвечала, горящими глазами глядя на Чарльза. Вот он занял позицию напротив грозного Монморанси, всадники опустили копья и, пришпорив коней, понеслись навстречу друг другу. Невольно она со всей силы вцепилась в перила ложи. Конечно, нынешние турниры уже не те, что в давние времена: и конь, и всадник защищены настолько, чтобы возможность увечий была минимальной. Но все же, когда видишь копьё, направленное в твоего возлюбленного, эту несущуюся на всем скаку лошадь... Удар! Мэри радостно подскочила, увидев, как легко Брэндон выбил из седла своего противника. Его приветствовал шквал аплодисментов – английский герцог уже сыскал своей удалью и мастерством симпатии парижан.

– Что случилось? – повернулась Мэри, заметив подле себя некое столпотворение.

– Ах, мадам, – Анна Болейн хлопотала подле лишившейся чувств Лизи Грэй. – Она ведь влюблена в Монморанси до беспамятства. Что за глупость терять сознание, когда мужчину выбивают из седла на турнире.

«А я? – с неожиданным испугом подумала Мэри. – Что случится со мной, если Франциск сбросит с коня Брэндона?»

Все вокруг только и говорили о предстоящем бое меж двумя столь удачливыми воинами, как мсье Ангулем и герцог Саффолк, но на этот раз Франциску предстояло сразиться с маркизом Дорсетом. И хотя он красиво выбил из седла англичанина, видимо, победа дорого ему стоила. Герцог неожиданно вскрикнул и, уже подъезжая к концу ристалища, вдруг выронил копье, склонясь в седле.

– Ах, он ранен! Ранен! – взволнованно раскричалась Клодия.

Королю даже пришлось её урезонить. Видя, как Франциска под руки увели в предназначенный для него шатер, Людовик послал пажа узнать, что случилось. Когда тот вернулся и сообщил новости, король даже посмеялся:

– Ах, нашему дражайшему зятю просто выбили палец. Такой неженка! Он так ослаб. Не волнуйся, Клодия, это не тот палец, который помешает ему исполнять свои супружеские обязанности.

Мэри сердито глянула на супруга – воистину, у короля сейчас только одно на уме! Однако, похоже, Франциск вряд ли сможет сегодня снова участвовать в турнире. Даже жаль, её Брэндон потерял достойного конкурента в борьбе за звание победителя. Зная Чарльза, она понимала, что тот тоже разочарован. Правда, ему ещё предстояло сразиться с Бониве, Лотреком и самим непобедимым Баярдом.