— В револьвере у этого недоумка с пехкурсов истрачено три патрона. А барабан, как он утверждает, был полный.

— Тогда в чем дело? Две пули мимо, третья — в нее.

— Зачем он в нее-то стрелял? Можете мне объяснить?

— Сдуру. Контра ему померещилась.

— Для протеста всегда вверх стреляют.

— Он же пьяный был. В усмерть.

— Да, но у него австрийский офицерский «гассер». Калибр — одиннадцать милиметров. А Казароза… — Нейман сделал паузу и закончил: — Казароза убита пулей почти вдвое меньшего калибра.

Свечников прикрыл глаза. Сенмова кушис ми кун бруста вундо. Она пела это так, будто знала, что поет о себе. Казалось, в каждом ее слове, в каждом жесте было предчувствие близкой смерти.

— Кто? — не своим голосом спросил он.

— В чем и вопрос. Он, — кивнул Нейман на Караваева, который теперь больше помалкивал, — вошел в училище последним и во время концерта стоял в коридоре у дверей. После вас никто больше в зал не входил, но не исключено, что кто-то залез в окно со двора. Рядом с задним окном проходит пожарная лестница.

— Даневич залез, — вспомнил Свечников.

— Это кто?

— Студент с истфака. Был членом клуба, недавно исключен. Я не велел его пускать, но в зале он был.

— А были там незнакомые вам люди? — опять переходя на вы, спросил Караваев.

— Были. Всегда кто-нибудь бывает из посторонних.

— Кто-то из них обратил на себя ваше внимание?

— Чем?

— Не знаю. Чем-нибудь.

Не ответив, Свечников повернулся к Нейману:

— Для чего было ее убивать? Кому она помешала?

— Если Алферьев где-то в городе, то ему. Он, видимо, подозревал, что мы держим ее под наблюдением. Если ей известно было, где он прячется, она невольно могла вывести нас на него.

— И он решил ее убить?

— У таких людей это запросто.

— Не верю.

— Почему? Мы же не знаем, какие у них были отношения! Возможно, он боялся не только за себя. Она могла знать имена его здешних товарищей по партии, какие-то адреса, явки. Могла его шантажировать.

— Зачем?

— Чтобы добиться чего-то, на что он не соглашался.

— На нее не похоже.

— Чтобы так говорить, нужно очень хорошо знать человека. А вы утверждаете, что были с ней едва знакомы, — усмехнулся Караваев.

— Одно я знаю точно, — сказал Нейман. — Для чего-то ей нужно было попасть на правый берег. Что ее там могло заинтересовать?

— Понятия не имею.

— Раньше там жили дачники, — вставил Караваев, — а теперь кто только не живет.

— Вы оба знаете Алферьева в лицо? — спросил Свечников.

— Только я, — ответил Нейман. — А что?

— Если он вчера находился в зале, вы должны были его заметить.

— А с чего вы взяли, что Казарозу мог убить только он сам? Возможно, на концерте присутствовал кто-то с ним связанный, кого мы не знаем. Например, тот, кто написал ему письмо на адрес клуба «Амикаро». Стрелять в нее прямо на концерте он, конечно, не собирался, просто воспользовался случаем. Реакция у него, надо полагать, отменная.

— Значит, он стрелял откуда-то из задних рядов? И два выстрела почти слились в один?

— Именно, — подтвердил Нейман.

Он прошелся по комнате и лишь затем задал вопрос, ради которого, как понял Свечников, и была нарушена секретная инструкция:

— У вас вчера не создалось впечатление, что Казароза узнала кого-то из публики?

— Нет, — хрипло ответил Свечников, хотя, если отвечать правду, нужно было сказать да.

— По-моему, она несколько раз оглянулась на кого-то, кто сидел сзади. Не заметили, кого она там высматривала?

— Нет.

— И она вам ничего не говорила?

— Нет, — в третий раз соврал Свечников.

Он уже знал, по какому следу нужно искать убийцу, и хотел найти его сам.

Вагин все точно рассчитал: сейчас Свечников пообедает в гостиничном ресторане, потом ляжет вздремнуть и встанет часикам к шести. Тогда и нужно зайти к нему в гостиницу.

Он тоже поел, вымыл за собой посуду, тщательно вытер ее и убрал в шкафчик, как всегда делала Надя, хотя невестка требовала посуду ни в коем случае не вытирать, а оставлять сохнуть на сушилке. Где-то она вычитала, что так гигиеничнее.