В последнем ряду сидели, прижавшись друг к другу, Щелкунчики. Альфонс, возмущенный их появлением, шепнул Камилле, что эти подлюги наверняка пришли удостовериться в смерти Зебры. Она тогда подумала, что эта так называемая злокозненная чета, возможно, была таковой только в воображении Гаспара.

Для полноты картины не хватало только монаха, брата-привратника из обители Обиньи. Даже Мальбюз не счел за труд присоединиться к общей скорби. Толпа прихожан состояла вперемешку из землепашцев, богомолок да нищих обоего пола, все они пришли проводить ближнего в последний путь. Были здесь даже и верующие из соседних приходов, ну как они могли не прийти на похороны человека, который лет пятнадцать был притчей во языцех городка Санси. Местные землевладельцы явились почти все, в том числе несколько видных горожан и владельцев окрестных поместий. Господин мэр пыжился от распиравшей его республиканской гордости, выпячивал тощую грудь, украшенную перевязью народного избранника. Он без зазрения совести отпихнул древних старушонок, пытавшихся пристроиться в первом ряду, и уселся сам; убедившись, что хорошо виден всем, пролил несколько слезинок, как приличествовало случаю.

Братья нотариуса пожелали, чтобы панихида была по всей форме. Камилла целиком погрузилась в свое горе. Ласка и Мельшиор взяли на себя руководство церемонией, Альфонс и Мари-Луиза пеклись о сиротах.

Камилла просто-напросто при сем присутствовала. Лишь одно обстоятельство отвлекло ее от горестных раздумий: на дне корзины для пожертвований она разглядела фальшивую пятифранковую монету, отлитую Зеброй.

– Забери эту большую монету, – велела она вдруг Тюльпану.

Смущенный юноша несколько минут поколебался. Обкрадывать церковь было не в его обычае, но он довольно быстро узнал свинцовую подделку. Эта выходка отца на собственных похоронах резко усилила сыновнюю скорбь.

Только Альфонс знал, что он сам нарочно положил изделие Зебры в корзину. Преклонив колени на край скамьи, он молил всемилостивейшего Господа укрепить его веру, дабы он смог выполнить посмертный план Зебры.

После того как Камилла благословила гроб, ей и ее близким пришлось выдержать натиск соболезнующих. Тюльпан в какое-то мгновение подумал, что десятки рук, пожатых с поистине предвыборным жаром, послужат неплохим началом его политической карьеры. И в глубине души поблагодарил отца за то, что тот предоставил ему раннюю возможность потренироваться в общении с видными людьми городка. Грегуар, выйдя из церкви, приблизился к Камилле и, давясь рыданиями, признался ей, что никогда не вливал два литра воды в свою прямую кишку вопреки предписанию Зебры.

– Я закрывался в своей комнатке и выпивал ее… – И сопроводил это признание новым потоком слез.

Гроб водрузили на украшенный черным тюлем катафалк, и похоронная процессия вскоре прибыла на городское кладбище, украшенное, лучше сказать, обезображенное аляповатыми надгробиями. Мэр сымпровизировал речь и попрощался с нотариусом, «который был гордостью Санси», а хлипкий на вид священник воспользовался случаем, чтобы напомнить пастве, что каждый из них «земля еси и в землю отыдеши».

У Камиллы сжалось сердце: все, что говорилось, создавало образ, так мало похожий на Зебру. Ни один из ораторов не упомянул, каким Гаспар был в любви. Нет, все не так, хоронят не нотариуса, а любовника. Истинным призванием этого человека было любить свою жену.

Священник распорядился опустить гроб в могилу; но, к всеобщему изумлению, яма оказалась чуточку узковатой, и создалось впечатление, будто Зебра упирается, так как не желает, чтобы его упрятали в землю. Альфонс на миг остолбенел. Эта заминка не входила в планы покойного. В толпе начали потихоньку поругивать Мальбюза за халатное отношение к ремеслу могильщика.

Тут Камилла встретила взгляды Наташи и Тюльпана, и все трое разразились хохотом. Только Альфонс, Мари-Луиза и какой-то прихожанин, смех которого походил на ржанье, присоединились к ним; остальные какое-то время хранили молчание, так как боялись обидеть семейство Соваж; но очень скоро буйное веселье охватило всех. Наконец-то похороны Зебры пришли в соответствие с его нравом.

В Санси долго вспоминали погребение нотариуса, который не пожелал, чтобы его опускали в могилу.

Ночью, лежа одна на двуспальной кровати, пружины которой они с Зеброй бессчетное число раз испытывали на прочность, Камилла не видела перед собой лицо мужа, а думала о том, что его с ней нет. В груди ее разрасталось ощущение пустоты, и, когда она пыталась вспомнить черты лица Зебры, ее охватывал страх, что они стерлись из ее памяти. Они словно заволакивались дымкой, и, несмотря на все старания, Камилла не могла их четко себе представить. Помнила лишь общие очертания и те части лица, которые сразу бросались в глаза. Вдруг ее внимание отвлек какой-то шум, и она тихонько вскрикнула. Из коридора доносилось поскрипывание, будто кто-то снова ступал по расшатавшимся планкам паркета. Сердце Камиллы заколотилось в радостной надежде, она села в постели. Да, это он. Она узнала его шаги, его манеру возмущать ее покой бесконечным хождением взад-вперед. Он вернулся возвестить ей, что кошмар кончился.

На истомленном лице Камиллы появилась улыбка. Она, вся дрожа, встала с кровати, протянула руку и толкнула дверь. Никого не видно, должно быть, Зебру скрывает темнота. Камилла щелкнула выключателем. Она была в коридоре одна, безнадежно одна. Пришлось проглотить досаду и боль. И вдруг она поняла причину недоразумения: скрипел не паркет, а сотрясаемый ветром деревянный каркас дома.

Подавленная этим открытием, Камилла открыла дверь спальни, добрела до кровати и легла, зарывшись лицом в подушку, разметав руки и ноги. В какой-то мере ее могла бы утешить уверенность в том, что Зебра пожертвовал своим здоровьем ради нее; но она спрашивала себя, принять ли эту утешительную мысль или же считать, что Гаспар, следуя своим обычным причудам, фактически сам накликал на себя болезнь, которая и свела его в могилу.

Камилла устала от сомнений, искала сна, чтобы уйти от реальности, бежать от мысли о самоубийстве. Когда смерть протянет к вам руки… Вконец измучившись, Камилла погрузилась в тяжелый сон и во сне, конечно, встретилась с Гаспаром.

Ей снилось, как он входит в спальню, присаживается на край кровати и улыбается ей. Страдание тут же испарилось, уступив место счастью, ведь она жаждала, чтобы Зебра был с ней, и теперь эта жажда была утолена. В этот миг Камилла впервые поняла, что такое душевный покой.