Она говорила певуче, удивительно ликующим голосом, а тот переливался и вибрировал, словно силился выразить нечто большее, чем значили эти простые слова.

Марк медленно протянул руку и коснулся точеного плечика девушки. С невольным восхищением загляделся на нее и наконец спросил:

— Слушай! Ты действительно веришь, что я тот самый Победоносец, которого предсказывали ваши пророки?

Ихазель широко открыла глаза.

— Я не верю, я знаю, — ответила она.

— Откуда знаешь?

Она прижала ладони к груди и горячо сказала:

— Ты едва успел появиться, а все уста и руки уже тебя благословляют. Ты силен, как бог, в бою ты беспощаден к врагу, но мне рассказывали, что ты и милосердие творил, от этого слова у нас на Луне осталось одно название. И ты прекрасен, владыка, обилием и молодостью силы, ты прекрасней всего, что только видели мои глаза. Одна Земля, звезда пресветлая, святая, которую я однажды видела в Полярной стране, может сравниться с тобой по красоте. Но ведь ты же оттуда и пришел в нашу юдоль бедности, скорби и слез. О, как ты светел, как прекрасен, как божествен, владыка мой единственный!

— Будь рядом со мной, — тихо сказал Марк. — Будь рядом со мной. Я не таков, каким тебе кажусь, и Земля не так светла, как видится отсюда в небе рядом со звездами. Но будь рядом со мной, и тогда… Мне хотелось бы, уходя, оставить добрый след, чтобы вы меня помнили и благословляли…

Ихазель безотчетно прильнула к его коленям, подняв на него глаза, полные восхищения. Он улыбнулся и спрятал ее крохотные руки в своих ладонях.

— Мне хотелось бы, чтобы и ты помнила обо мне и благословила мое имя. Ты как цветок…

И тут же отстранил девушку и совсем другим голосом ни с того ни с сего строго спросил:

— Ты почему голая?

Густой румянец внезапно пошел у нее по всему телу, даже опаловые ногти порозовели. Быстрым, нервным движением она запахнула халатик.

— Не гневайся, владыка. У нас такой обычай, девушки всегда так ходят по дому. Я забыла, что я не у себя дома, а у тебя. Не сочти за обидную вольность.

И, со страхом глядя на Победоносца, еще плотнее запахнула халатик, хотя в этом уже не было нужды.

Марк пошевелил губами, словно хотел что-то сказать, помолчал, а потом безразличным тоном спросил, ежась от фальши в собственном голосе:

— И тебя… и вас так может видеть любой?

Ихазель внезапно поняла, о чем речь. Упоительная, обессиливающая судорога пронизала тело, ладони, которыми девушка придерживала на груди халатик, разжались, руки упали вдоль бедер. Она взглянула ему прямо в глаза:

— С этой минуты меня такой больше никто не увидит. Марк пожал плечами.

— Положим, мне все равно, — довольно неучтиво произнес он, глядя в сторону. — Если у вас такой обычай… Но… Я не о том, а о чем же? Ах да! Где твой дед? Мне надо бы его повидать.

Внучка первосвященника напряглась:

— Владыка, он ушел. Я тебе уже говорила. Теперь Элем… Но если ты прикажешь, объявят розыск.

— Да, да. Распорядись. Мне надо бы поговорить с ним о многих вещах.

Ихазель поднялась, глядя ему в глаза уверенно и без робости, как бы чувствуя себя его исключительной собственностью, святой и неприкосновенной.

— Распорядись, — повторил он.

Она протянула руку:

— Владыка, дай мне знак, чтобы поверили, что я говорю от твоего имени, и я пошлю людей на розыск.

Марк помедлил, не зная, как поступить, но внезапно вспомнил о древнем и только по книгам известном земном обычае передавать власть. Улыбнулся, снял с пальца перстень и подал Ихазели.

Она взяла перстень и молча направилась к лестнице, ведущей вниз, в собор.

Прошла через неф и отворила боковую дверцу, которая вела в покои опустевшего дворца первосвященника…

Через некоторое время вновь появилась в соборе. Теперь на ней был парадный наряд — плотно закрытое темно-лиловое платье, на плечах золотистая меховая накидка, на шее пурпурные янтарные бусы, наследство пророчицы Ады. Подошла к запертым изнутри бронзовым дверям, отодвинула засовы и распахнула двери настежь.

Перед собором ждал народ. Именитые и старейшие во главе с Элемом собрались на паперти, терпеливо ожидая пробуждения Победоносца, чтобы учредить новый устав и восстановить порядок, нарушенный отречением высшего должностного лица, первосвященника Крохабенны. Неподалеку вместе с молодежью стоял Ерет, там обсуждали военные планы: поскорей бы выступить вместе с Победоносцем в поход на ту сторону Великого моря, чтобы застать шернов врасплох и прикончить в их собственных логовах.

А вокруг теснился народ. И те, кто сражался, и те, кто поглядывал издали, и те, кто принес прошения, и те, кто пришел с жалобами, и, наконец, те, кто явился из любопытства, просто поглазеть на великана с Земли. В сторонке стояли женщины, побаиваясь мужей и властелинов, но большей частью с горящими глазами и благословением на устах тому, кто переменит прежнее. Женщины-то знали, что любое новшество для них, скованных жестокими и строгими патриархальными нравами, может быть только к лучшему.