Калядин молчал. Тут уж не о Гвоздеве шла речь.

— Ты правильно сказал, что где-то упустили мы крупную мелочь… Мы — и ты. Ты тоже. Сообща… Не докопались ещё до главного, до самой сути человеческой. Оттого, может, и трудно работать. Но и в истерику впадать от этого, руками разводить нечего. Так всегда будет, потому что каждый новый день будет приносить и новые задачи. Одно, скажу: думай! Езжай — думай. Приедешь — тоже думай! Хотел я послать эти грамоты в поселковый Совет, чтобы организовали проверку, всякие комиссии, но потом решил: рано. Решил, что сам ты поймёшь… И скажу по старой дружбе, Пётр Дмитриевич, что идёшь ты всю жизнь по верхам, хотя долго буровиками руководил. А время так диктует, что в глубину залазить нужно. Никакого другого пути у у нас нет.

Посидели ещё молча. Калядин извёл ещё не одну папиросу, когда Иван спросил о сыне, о Даше.

Что о них говорить? Сын давно уже кончил институт, женился, бродит где-то в сибирских болотах, под самым Полярным кругом, в сейсморазведке. Ищет большую нефть. А Дарья… Дарья пишет сыну каждую неделю, внучке пуховые носочки вяжет… Ну и — по хозяйству…

— Помню, перевязку она мне делала тогда, под Гу-амской… — грустно как-то сказал Иван. — Боевая женщина была…

И вновь ударились в воспоминания, и Калядин почувствовал какую-то расслабляющую колкость в ресницах, влагу в глазах. А Иван только говорил, и никакой слабости заметно не было.

Потом Калядин сидел на активе (куда его привёл Иван как бы между делом) и мучительно думал, как вернётся на свой завод и снова встретит этого поганца Гвоздева.

Никакого другого пути нет… Врёшь, Иван!

Решил приехать и немедля выгнать Гвоздева, по сорок седьмой. Надоело!

С другим, правда, сложнее будет… Хозрасчёт, говорят, формальный. А он что? Не знал, что ли? Вопрос другой — как от этой формальности избавляться?

«Газик» лез в гору. За спиной садилось солнце, синяя дымка выползала из ущелий, жара спадала. Калядин отдышался, мысли понемногу входили в привычное русло. На зелёных увалах, над дорогой, все больше встречалось буровых, качалок, нефтесборочных резервуаров, но Калядин заметил вдруг, что качалки сплошь не работают. Вот уже у восьмой, десятой, одиннадцатой вышки коромысла висели неподвижно, мертво, нагоняя тоску.

«В чём дело? Профилактика? Но почему так: все кряду? — по старой привычке забеспокоился Калядин, но постарался тут же усмирить в себе хозяйский зуд: — А, мало ли что. Влопаешься в какую-нибудь несуразицу!

Может, у операторов собрание, может, они на поруки берут какого-нибудь завзятого прогульщика!»

Новомир жал на газ. Не выпуская руля, достал одной рукой пачку сигарет, выудил зубами одну и увидел косящими глазами протянутую руку хозяина — толстая, короткопалая кисть, протянутая к нему, вздрагивала от толчков, как неживая. Новомир предложил раскрытую пачку, но Калядин не брал сигареты. У хозяина плотно сжимались чисто выбритые губы, отливала кровь от лица— жара, что ли?

— Ну и вид у вас…

— Что за чёрт? Ну-ка останови машину!

В глазах Калядина теперь была холодная ярость. Распахнул дверцу и, по-молодому соскочив через подножку, пошёл от машины, через кювет, по целине. И тут Новомир увидел, куда направлялся начальник.

Главная компрессорная, о которой Калядин ни разу ещё не упустил случая поговорить, когда проезжали мимо, вдруг оказалась без крыши и оконных переплётов, и к ней уже основательно приступил бульдозер, снёс угол и часть фасадной стены.

Споро, широко вышагивал Калядин по едва приметной тропинке, и рядом по гривастой, пожелтевшей травке бежала сутулая, рыхлая тень. Пока он подходил, бульдозер с азартным рёвом проломил ещё один слабый простенок, исчез внутри здания, в клубах красной кирпичной пыли и стал пятиться.

«Что произошло? Кто распорядился?» — удивлённо оглядывался Калядин.

Вокруг никого не было, только ревел бульдозер на хорошем газу, а на бульдозере орудовал какой-то смуглый парняга в потной майке и кепке козырьком назад.

Где же люди-то, в конце концов?

Из осенних кустов, с той стороны площадки, показался молодой человек. В очках, белой сорочке с подсученными рукавами и чёрных, будто минуту назад выутюженных брюках — стрелки были острые, хоть карандаш очиняй. Этакий аккуратный студентик с выпускного бала. Шёл и помахивал беспечно веткой боярышника — ягод на ней было густо, и все красные, тугие.

Очкарик, как видно, заметил на дороге машину и двигался прямо на Калядина. Остановился в трёх шагах с близорукой улыбкой, махнул веточкой.

— В посёлок? Попутно — возьмёте?

Калядин неприязненно глянул мимо, на разрушаемое здание.

— А вы — кто? Что-то я вас в первый раз вижу здесь…

По лицу пробежало недоумение, улыбка погасла, и остались только очки в толстой оправе да протянутая официальная рука:

— Можно представиться. Инженер конторы бурения Голодняк. Работаю второй месяц.

Пальцы были тонкие, но цепкие и довольно твёрдые, как у мастерового-металлиста. «Наверное, гантелями балует, как все бездельники!» — оценил Калядин.